До 1954 года Ким преподавал в Московском институте востоковедения, а после его расформирования — в Институте восточных языков при МГУ. «Он прекрасно говорил по-японски, просто прекрасно! — рассказывает Эльгена Молодякова, заместитель директора Института востоковедения РАН. — Не совсем обычно — для тех лет — одевался: всегда в отличном темном костюме, с бабочкой, с ярко-красным платком в нагрудном кармане пиджака. Он производил впечатление человека немножко “не отсюда”».
«Вот он идет мне навстречу в жаркий, летний московский день, — запомнил писатель Василий Ардаматский. — Серый его костюм так отглажен, что кажется, будто он хрустит на сгибах. Узконосые ботинки отражают солнце. Крахмальный воротничок с черной “бабочкой” плотно обхватывает шею. В руках пузатый портфель… Он смотрит на меня, и глаза его смеются. — Не жарко? — спрашиваю Романа Николаевича. — Тепло, — совершенно серьезно отвечает Ким. Но я ходил в Библиотеку имени Ленина и потому должен быть соответствующе одет…» «Человек тончайшей культуры, обширных и неожиданных знаний, не академически-громоздких, а всегда живых, легких, составляющих как бы его вторую натуру, — отметил Вадим Сафонов. — Гибкая, спортивная, чуть суховатая фигура, быстрая, легкая походка. Он казался из тех, над кем годы пролетают, не задевая…»
Разменяв седьмой десяток, Роман Николаевич увлекся боксом. И, судя по некоторым сценам в своих повестях и рассказах, если и не упражнялся, то неплохо разбирался в боксе.
* * *
Даже в Союзе писателей Ким оставался немножко разведчиком, выстраивающим замысловатые комбинации.
Он прекрасно понимал, на какие клавиши нужно нажимать, чтобы переиграть бюрократическую литературную машину, отягощенную идеологическим каркасом. «За рубежом одна за другой выходят книги, извращающие историю минувшей войны, — указывал он, составляя заявку в издательство “Советский писатель”. — Мы должны разоблачать фальсификаторов. Советский читатель должен знать о тех махинациях, которые проводились империалистическими разведками…»
«Ким: заграница ведет в фантастике широчайшее антисоветское и антикоммунистическое наступление. Привел несколько примеров, причем рассказывал с большим вкусом и азартом, как мог бы лакомка рассказывать о китайской кухне. Заявил, что наша фантастика, если не считать Лагина и Томана, не очень-то», — записал в марте 1963 года Аркадий Стругацкий, приглашенный на заседание секции приключений и фантастики СП СССР. Нет, Ким вовсе не «наезжал» на новую советскую фантастику. Критикуя на пару с Андреевым работу секции, возглавляемой консерваторами Тушканом и Казанцевым (что сделано для развития жанров? сколько новых членов продвинуто в СП?), Роман Николаевич пытался помочь молодым талантам. В частности, братьям Стругацким.
Со старшим, Аркадием, Ким познакомился в начале 1958 года, когда договаривался с издательством «Советская Россия» о выпуске альманаха «Приключения и фантастика». Им было на чем сойтись: Аркадий Стругацкий учился в Военном институте иностранных языков по специальности «переводчик с японского», участвовал в подготовке Токийского процесса, служил на Дальнем Востоке в частях радиоразведки и, кроме того, тоже любил творчество Акутагавы. Роман Николаевич заказал Стругацким повесть и обзорную статью о научной фантастике. «Ким говорит, что если это нам удастся — мы прочно войдем в эту литературу, — радостно сообщал Аркадий Борису, жившему в Ленинграде. — В будущий понедельник я выезжаю к вам, будем неделю работать как проклятые…»
Альманах так и не появился, зато Стругацким удалось пристроить в Детгиз «Страну Багровых туч», а затем и повесть «Извне», которую они готовили для Кима. В декабре 1960 года Кирилл Андреев, Иван Ефремов и Роман Ким дали братьям рекомендации на вступление в Союз писателей. Прием затянулся до зимы 1964 года. «Позвонил Ким и рассказал подробности, — извещал Аркадий брата в письме от 25 февраля. — Прошли мы девятью голосами против пяти воздержавшихся…» А спустя неделю докладывал: «Обсуждение “Пуннакана” прошло хорошо, я рад за Кима. Да и то сказать, он да Лагин — лучшие памфлетисты, никуда не денешься».
Повесть-памфлет «Кто украл Пуннакана?» журнал «Октябрь» напечатал осенью 1963 года. В авторской заявке Ким разъяснял, что «на основании материалов, собранных в Америке» намерен описать «кухню психологической войны, ведущейся против нас лагерем империалистов». США, некий штат, некий город. Полиция разыскивает пропавшего Пуннакана, бывшего гофмаршала тайского короля. Собственное расследование затевает литературный агент Филипп К. — по просьбе клиентки, нуждающейся в теме для романа. Он прощупывает связи Пуннакана в местном обществе оккультистов и институте политико-психологических исследований, изучающем СССР. Обе организации считают себя борцами с заразой материализма и коммунизма, но при этом враждуют. Выясняется, что Пуннакан поставлял каждой информацию о сопернике и был не гофмаршалом, а самозванцем. Мистиков и советологов в итоге примиряет некто О. — представитель фонда Киллорана, предлагающий объединить усилия на идеологическом фронте. Ирония повествования вдруг приглушается. План действий фонда впечатляет четкостью и последовательностью. Ким будто бы посылал сигнал наверх: не забывайте, идеологическая война — это не лобовая пропаганда, а тщательная, всесторонне продуманная работа.
«Я думаю о продукции писак типа Флеминга и Ааронза, — рассуждает в финале приятель Филиппа К. — Миллионы читателей всех возрастов зачитываются этими книжками. Они написаны так, что от них трудно оторваться… Шпионский детектив — очень действенное оружие в психологической войне. Мне непонятно одно: почему советские детективные писатели не отвечают Флемингу и его коллегам? Почему уступают без боя книжные рынки зарубежных стран?..»
Ким вряд ли думал о высказанном сожалении, когда поведал Юлиану Семенову о Максиме Максимовиче. Он просто подсказал сюжетную линию. А дальше случилось вот что. Роман «Пароль не нужен» прочитал секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов. Вскоре после назначения председателем КГБ (май 1967 года) он пригласил Семенова на Лубянку: «Недавно я посмотрел фильм “По тонкому льду”… Роман писал наш сотрудник, Брянцев, вы сочиняли сценарий, так? — Так. — Не понравился… Торчат чекистские уши. А вот ваш “Пароль не нужен” мне показался заслуживающим внимания…». Слово за слово, Андропов спросил Семенова, не пора ли подробнее написать о деятельности наших разведчиков в годы войны в тылу врага? «Отец, возликовав, ответил, что давно пора, — рассказывает Ольга Семенова. — Так на свет и появился роман “Семнадцать мгновений весны”». Книгу перевели на английский, французский, немецкий, испанский, португальский, шведский, греческий и другие западные языки. Ответ был сделан.
Ненароком Ким запустил самую успешную свою литературную комбинацию.
* * *
«Некоторое время мы шли молча. Потом Ким сказал:
— Для меня в книгах о разведке есть только одна специфика — в них я не могу рассказать все, что знаю».
Три повести из цикла, задуманной Кимом в 1960 году, остались ненаписанными.
«Сейф посла Начбэла-Хьюгессона» — об операции «Цицерон». «Версия бывшего гитлеровского разведчика Мойциша недостоверна. В моей повести излагается история камердинера Дьеро на основании новых данных, в частности данных японской разведки в Анкаре, которая была в курсе всей операции». В 1943 году немецкая разведка завербовала камердинера английского посла в Турции. Агент, получивший кличку «Цицерон», делал фотокопии секретных документов, с которыми хозяин работал дома, и передавал их германскому атташе Людвигу Мойзишу. Операция длилась немногим более трех месяцев, но немцы получили много ценной информации. В 1950 году Мойзиш издал мемуары, наделавшие много шума. Британскому МИДу пришлось признать факт утечки во время войны секретной информации из посольства в Анкаре. Какие данные были у Кима? Откуда? До сих пор ни в одной публикации о «Цицероне» нет упоминаний о том, что немцы делились с японцами добытыми сведениями. И почему повесть так и не появилась? Вряд ли по той причине, что в 1962 году бывший агент Элиас Базна раскрыл подробности операции в своей книге «Я был Цицероном».
