Потом они начали злиться. Сначала — вполне безобидно, говоря обо мне гадости на своих кухнях. Это не помогало, от этого они не чувствовали себя лучше, потому что я шел вперед, а они не могли до меня дотянуться. Гадости тянули их назад. Тогда мне стали вредить. Сначала по мелочи. Отправляли анонимные письма, оставляли открытым холодильник, где я хранил скоропортящиеся препараты, роняли мои реторты, переливали друг в друга содержимое склянок. Удивительно, но меня это только забавляло. Мне было не до них, мне было некогда. Я давно доказал всем и всё, но оказалось, что единственным человеком, которому мне хотелось постоянно что-то доказывать, оставался я сам. Я не выходил из лаборатории, забывал про еду и сон, настолько мне было интересно. Как будто не я, а кто-то другой брал мою руку и совершал все эти действия, иногда удивляя меня так, что руки начинали дрожать.
Иногда мне приходилось отвлекаться, всё-таки я работал на государственном предприятии, а стране нужны были сердечные капли и порошки от головной боли. Мой начальник был вечно недоволен, потому что мне было наплевать на рецептуру, а ему было наплевать, что лекарства, приготовленные по моей формуле, работали намного лучше, и в производстве обходились дешевле.
Однажды я приготовил микстуру от кашля. Простой сироп для детей. Лаборатории надо было отправить что-то на международный конкурс, и меня бы ни за что не отправили, потому что и так с трудом терпели, но мне помог случай — больше послать было нечего. Сироп занял первое место, лаборатория получила грант и продала патент на производство в восемьдесят стран за сумасшедшие деньги. Через полгода из одного маленького шведского города пришло приглашение на церемонию вручения премии за уникальную фармацевтическую инновацию. Автору средства от кашля полагалось огромное вознаграждение, а еще ему поступило приглашение поработать в одном знаменитом концерне на роскошных условиях: дом, машина, страховка, жалованье и проценты с продаж. Автор, разумеется, воспользовался приглашением и с большим удовольствием начал распоряжаться деньгами. По прошествии времени шведы немного удивились, что автор гениальной формулы не знает базовых принципов и соединяет элементы чуть ли не как попало. Еще они удивлялись его юному возрасту, полному отсутствию знания иностранных языков и столь же полному нежеланию их учить. Они списывали всё на то, что этот автор — гений с чудачествами, но разгадка была простой: это был сын моего начальника. Его назначили автором и отправили вместо меня. Он разъезжал на моей машине, жил в моих апартаментах и тратил мой миллион. А я остался в старой лаборатории на окраине города, в крошечной комнате без окон, с мизерной зарплатой, окруженный завистью и глупостью, рождавшими новую злость.
Я устал от их злости, но я не подавал вида. Почему-то боялся уйти. Я просто еще не знал себе цену. А потом меня уволили за некомпетентность, и я понял, что стою очень дорого.
Часть девятнадцатая
Несмотря на очевидный талант и завесу тайны вокруг ее персоны, Луговская оказалась крайне ответственным специалистом и обещала закончить копию точно к оговоренному сроку. Она только один раз позволила Лунцу взглянуть на полотно, и он был поражен ее навыками, мастерством и изобретательностью. Инстинктивно повинуясь своей деловой хватке, он уже принялся выстраивать в голове гениальные и сверхприбыльные схемы плотного сотрудничества с супругой господина Кислого, но вовремя остановил себя, вспомнив, в какую неприятную и запутанную ситуацию его в данный момент уже привела эта самая хватка.
Господин Лунц заставил себя прогнать тяжелые мысли и думать только о хорошем. Сказочная страна с добрым волшебником и влюбленной в него нимфой снова замаячила на горизонте, пока довольно зыбко, но уже ощутимо. Отношения с нимфой переживали не самый лучший период, поскольку покупку квартиры пришлось отложить на неопределенный срок, что сильно сказывалось на настроении нимфы и даже на ее самочувствии. Она всё чаще отказывала господину Лунцу во встречах, не говоря уже о близости, ссылаясь на мучительные приступы самых разных недугов необъяснимого происхождения.
Разумеется, как только господин Лунц обсудил сроки с копировальщицей, он тут же поставил в известность Шклярского. Однако вместо того, чтобы оставить Лунца в покое и спокойно дожидаться обещанного, Шклярский не унимался ни на день. Каждое утро начиналось с его звонка. Не брать трубку Лунц не мог, так как боялся, что Шклярский тут же начнет ему вредить.
— Привет, Лунц, — раздавалось в телефоне, и лысина господина Лунца мгновенно покрывалась бусинами пота. — Как поживаешь? Всё тянешь, Лунц, всё тянешь. Испытываешь мое терпение? Думаешь, оно резиновое, Лунц? Нет, оно не резиновое. Думаешь, я железный? А я не железный. А вот, кстати, из чего сделана кровать у тебя на даче, не подскажешь?
Несчастный господин Лунц мчался к двери кабинета, закрывал ее как можно плотнее, зажимал рукой трубку и ввязывался в бессмысленную дискуссию, хотя буквально пять минут назад категорически велел себе не делать этого.
— Как ты оказался у меня на даче? Оставь меня в покое, Шклярский, мы же договорились, ты всё получишь, но не раньше пятнадцатого числа — раньше это невозможно!
— На даче у тебя я оказался очень просто, — невозмутимо продолжал бывший директор музея изящных искусств. — Что прикажешь делать, если ты тянешь время, а мне абсолютно нечем себя занять? Я же не могу сутками просиживать в этой мерзкой гостинице на далекой окраине. А поселиться в приличном месте у меня нет возможности, я тут, знаешь ли, не совсем легально, более того — я здесь вынужденно. Я бы даже сказал, волею судеб. И всё потому, что некоторые люди хватают без спросу то…
— Я уже сто раз это слышал! Мы же договорились, ты всё получишь! Можешь ты дать мне спокойно вздохнуть? Я не могу работать!
— Так вот, о даче. Чтобы как-то занять себя, я решил съездить за город. И совершенно случайно оказался у твоей дачки. Солидная дачка, ничего не скажешь. И очень прилежный садовник. Только очень глупый. Так что попасть в твою обитель — дело пустяшное. Я сказал, что я сосед, и мне надо проверить дымоход. Мог бы сказать, что я зубная фея, — он бы всё равно меня впустил. Вообще, Лунц, я не советую тебе нанимать мигрантов, они же двух слов связать не могут.
— Это вторжение! Это же частная собственность! Я могу на тебя заявить!
— А заяви, Лунц, и правда, чего уж. Тем более что по официальным данным я сейчас нахожусь вообще в другой стране. Непонятно, правда, в какой. А может даже в нескольких. Когда ты уже прекратишь меня недооценивать? Так вот, о кровати, Лунц. Отличный вкус, за тебя можно порадоваться, но вот только до боли знакомое изголовье оказалось у этой кровати. Как думаешь, не стоит ли проверить, не пропало ли чего у нас в депозитарии помимо моих картин?
— Не пропало! — Лунц протер лысину и швырнул платок в кресло. — В депозитарии у нас всё в порядке. Можешь присылать какие угодно проверки, хоть по экспонатам, хоть по документам, всё в порядке! У меня, в отличие от тебя, нет никаких нарушений.
— То есть количество экспонатов точно соответствует количеству документов? А то, что означенное в документах ложе одного из Людовиков оказывается на деле кроватью какой-то тетки с блошиного рынка, просто очень похожей, то это всё ерунда и сопутствующие мелочи, да?
