Нас ввели в комнату, его святейшество сидел и наблюдал за тем, как мы выполняли вызывающую головокружение рутину до тех пор, пока мы наконец не встали в одну линию, как четыре мушкетера, затаив дыхание и думая о том, что будет дальше. С точки зрения представителя западной цивилизации, то, что я скажу дальше, покажется полной бессмыслицей, однако это правда – что мы все вчетвером стояли вместе, но каждый из нас получил персональную аудиенцию у его святейшества. Сверкающий свет появился в его взгляде, когда он посмотрел нам в глаза, каждому по отдельности и всем нам одновременно. С этого момента я знала, что нахожусь в присутствии совершенно просветленного, многомерного человеческого существа. Он пристально на меня смотрел, и я чувствовала, как расширяется мое сознание и как внутри меня разгорается огонь. Позже я глядела на его изображение, висящее в магазине книг по духовной тематике в Пало-Альто, и испытывала те же самые ощущения.
Кармапа через переводчика задавал вопросы и, казалось, самым чудесным образом смеялся над нами все это время. Часть соглашения по получению от него благословения заключалась в том, что он даст каждому из нас тибетское имя. На Востоке учителя и гуру часто дают своим подопечным имя бога. Двумя разными учителями мне были даны другие имена, Паравати и Шарда, и теперь я должна была получить третье. Я не преследовала цели коллекционировать священные имена, так получалось. Кармапа собирался на ланч, поэтому нам сказали прийти за своими именами на следующий день. Вернувшись в назначенный час, мы прошли через еще один раунд поклонов и в очередной раз почувствовали возбуждение из-за того, что каждого из нас принимают индивидуально, словно у его святейшества четыре головы и восемь глаз. Он заставил монахов достать шляпу и вытащить из нее одну за другой бумажки с именами. Каждое имя было написано тибетской системой письма и оглашено вслух, после чего бумажку передавали переводчику, который объяснял его значение на английском и передавал ее каждому из нас. Я не помню своего тибетского имени, однако я хорошо запомнила его перевод: «Хранитель врат». Кармапа побуждал нас задавать вопросы, и после небольшой сессии вопросов и ответов мы были отправлены на чересчур людные, озаренные солнцем, шумные улицы центра Нью-Дели.
Я отправилась в Индию потому, что хотела, чтобы нечто такое же огромное, как сила, оказавшая воздействие на Стива и изменившая его, тронуло глубины моей души и изменило меня. После встречи с Кармапой во мне словно зажегся огонь, значение которого трудно переоценить. Имя, что он мне дал, было слишком могущественной загадкой, на понимание ее у меня ушло более тридцати лет.
Позднее Стив критиковал меня, говоря, что моя поездка в Индию была скорее отпуском, а не паломничеством. Однако он абсолютно ничего не понял. И только сейчас, когда прошло так много времени и я обзавелась глубинной проницательностью, которой одарили меня опыт работы и долгая жизнь, я абсолютно уверена, что Индия не может быть отпуском для любого, кто провел там более трех недель, – это слишком священное место. Мне понадобилось чересчур много времени, чтобы понять, что Стив не мог или не хотел видеть этого, что он не мог позволить мне иметь собственный священный опыт, не сопровождаемый его извращенными толкованиями.
Прежде чем я отправилась в путешествие в Индию, учитель дзен-буддизма, Кобун, сказал мне: «Если ты захочешь вернуться, сначала подожди две недели, а затем, если это желание все еще не покинет тебя, возвращайся домой». Я провела в Индии год, прежде чем поняла, в конце концов, что с меня хватит. Мои отношения с Грегом также исчерпали себя. Наши подходы к жизни настолько сильно различались, что мы постоянно раздражали друг друга. Ощущения, что наш союз – на всю оставшуюся жизнь, не было, поэтому я вернулась в Соединенные Штаты отдельно от него.
Глава 12
Настоящий робот
В тот день, когда я прилетела в аэропорт Окленда из Гонконга, мне пришлось ехать на общественном транспорте вдоль побережья, поскольку семья перепутала дату моего возвращения и ждала меня на следующий день. Когда я добралась до дома в Саратоге, двери оказались заперты и никого поблизости не обнаружилось. Оставалось только сидеть и ждать. Было необычное ощущение, что я вернулась в условия великого материализма Калифорнии. Наши окрестности с их пустыми улицами и идеальными газонами казались стерильными после Индии. Сногсшибательный контраст.
К вечеру моя семья вернулась, и я провела самое прекрасное время, развлекая младших сестер, отца и его жену историями об удивительных приключениях, случившихся со мной за год. Я была чужаком в чужой стране слишком долго, поэтому так прекрасно оказалось очутиться дома, где люди знали меня и где я знала их. На следующий день я позвонила Стиву, который к тому моменту был просто моим другом. Позднее в тот вечер мы встретились за обедом, который закончился нашим решением пойти к нему домой. Пол c Кларой смотрели телевизор, когда мы явились. Поздоровавшись, мы прошли в спальню к Стиву, где потом сидели на полу и пили портвейн. Я рассказала Стиву о своей поездке и помню, что в тот вечер мы говорили о Девариме[10], так как во время полета домой я прочла несколько современных исследований по этой теме. Слово «Деварим» казалось загадочным и ужасным, пока я не ознакомилась с его смыслом, однако затем я пришла в восторг от того, как искусно я его произношу. Я думаю, это открыло для Стива новую меня.
Тем вечером я хотела уйти домой, однако Стив соорудил на полу кровать, и мы занялись любовью. В два часа ночи Клара постучала в дверь и спросила: «Все в порядке?» Я онемела от страха, подумав, что сейчас она зайдет и увидит меня в таком положении, однако тут раздался мягкий, уверенный голос Стива. «Я совершил очень, очень длительное путешествие», – сказал он ей. Он смотрел на меня, однако обращался к матери. «Хорошо», – ответила Клара. Она не испытывала потребности знать больше и вернулась к себе. Общение между матерью и сыном в форме «вопрос-ответ» было абсолютно естественным, и в этом заключалась его прелесть. Именно благодаря такой манере строить отношения с Кларой Стиву удалось оградить от других наше с ним личное пространство. И в этом Стив раскрылся для меня с абсолютно новой стороны.
Всю жизнь Стиву не давала покоя природа его отношений с родителями и, более того, природа жизни, в которой он вырос. Я думаю, он задавался вопросом, в правильной ли жизни он вообще находится. Он очень много шутил по поводу того, что в этом вопросе допущена грубейшая ошибка, что-то в духе, что необходимо завести судебное дело об ошибочной идентичности. В этом заключалась одна из его фишек. Забавно было наблюдать, как он приступает к этому действию, поскольку он просто проявлял честность по поводу понесенной утраты. Думаю, он постоянно переживал, что нечто оказалось нарушено или безвозвратно утеряно из-за допущенной во время усыновления ошибки или, возможно, из-за самого усыновления.
ВОПРОС: Что испытывает человек по поводу того, что было утеряно в прошлом?
ОТВЕТ: Переживает, что эта потеря может привести к потерям в будущем.
