Мистраль посмотрел на свою руку, затем вскинул голову к царю слуа. Лицо у него было страдальческое, глаза почернели, будто небо за миг до того, как обрушиться на землю грозой.
– Я забыл, – сказал он почти про себя. – Я заставил себя забыть.
– Я не знал, что ты был... – начал Дойл.
Мистраль закрыл ему рот рукой. Думаю, они одинаково опешили от этого жеста.
– Прости, Мрак, – извинился Мистраль. – Не стоит называть это имя вслух. Я другой теперь, не он. – Он убрал руку от губ Дойла.
– Твоя сила взывает к моей, – сказал Шолто. – Возможно, ты снова стал прежним.
Мистраль покачал головой.
– Я творил тогда жуткие вещи. Я безжалостен, а моя королева, моя любовь, была еще безжалостней, чем я. Мы... Мы убивали. – Он опять качнул головой. – Все началось с любви и волшебства, но она полюбила наши творения во всех смыслах этого слова.
– Так значит, это был ты, – сказал Шолто.
Мистраль взглянул на него в полном отчаянии:
– Умоляю, не говори никому, царь Шолто.
– Не каждую ночь выпадает удача повстречать своего создателя, – заметил Шолто. Он смотрел на Мистраля с оттенком то ли гнева, то ли вызова.
– Я – не он. Та личность, что вела себя так самонадеянно, понесла наказание и перестала существовать. Кем бы я когда-то ни был, истинные Боги низвергли меня.
– А наша темная богиня? – спросил Шолто. – Говорят, что боги разорвали ее на куски и скормили нам ее плоть.
Мистраль кивнул.
– Она бы вас не выпустила из рук. Она не дала бы вам возможности стать свободным народом. Она хотела оставить вас себе... ручными зверушками и любовниками.
Увидев, насколько меня потрясли его слова, он обратился ко мне:
– Да, принцесса. Я отлично знаю, как можно применять эти конечности. Мы придумали их вместе с ней, моей прежней любимой, – столько же для наслаждений, сколько для устрашения.
– Ты хорошо хранил свою тайну, – сказал Дойл.
– Если сами боги взялись тебя усмирить, Мрак, разве ты не скрывался бы, устыженный?
– Но твоя магия вызывает мою, – сказал Шолто.
– Даже в мечтах не представлял, что возвращение магии нашей стране пробудит во мне эти силы, – ответил Мистраль с некоторым испугом.
– Кажется, это легенда такая древняя, что мой отец мне ее не рассказывал, – сказала я.
– Один из наших мифов о сотворении, – пояснил Дойл. – Существовавших до того, как пришли христиане и заменили все своими.
Мистраль слез с кровати, покачав головой.
– Не могу оставаться рядом с сиянием Шолто.
– Ты не хочешь посмотреть, что будет дальше? – поинтересовался Шолто.
– Нет, не хочу.
– Оставь его в покое, – сказал Дойл. – В постели у Мередит нет принуждения. И Мистраля никто ни к чему принуждать не будет.
Шолто посмотрел на Дойла с надменностью, которая отличает исключительно сидхе. Не важно, сколько у него щупалец, все равно натуру не скроешь. Я просто видела, как возникла и вспыхнула у него в глазах мысль попробовать. Узнать, что произойдет, если они с Мистралем объединят свою магию.
– Нет, – сказала я, поворачивая Шолто за подбородок лицом к себе.
Надменный вызов еще секунду светился в его глазах, потом он моргнул и взгляд стал просто надменным:
– Как пожелает моя королева.
Я улыбнулась: не поверила. Он запомнит этот миг, он не забудет ощущения силы. Для монарха Шолто – очень симпатичный тип, но монархи все до одного стремятся к власти – такова их природа. Этот монарх тоже не забудет, что «бог», создавший их расу, пробудился к жизни.
Надо было разрядить не в меру серьезную атмосферу, и я сделала единственное, что пришло мне на ум. Я посмотрела на Дойла и сказала:
– Все мои старания из-за этих разговоров пошли прахом. Придется начинать сначала.
Он мне улыбнулся:
– Как я забыл, что тебя ничем не отвлечь от цели?
Я ответила взглядом, в который вложила все свои чувства к нему:
– Когда передо мной такая цель, что может меня отвлечь?
Он подвинулся ближе ко мне и к Шолто, не отпускавшему меня, хотя и не сжимавшему плотно. Но когда Дойл прикоснулся к нам, скачка энергии не произошло. Для нас троих – меня, Дойла и Шолто – была лишь радость плоти и та магия, что обычна для всех сидхе в минуты, когда в воздухе разлито наслаждение. Мистраль уселся на скамью в уголке окружавшего нас сада и очень старался нас не видеть. Мне было неловко оставлять его грустить в сторонке, но нам надо было заняться любовью, причем именно здесь. Сад ждал любви, и я тоже.
Мистраль спросил:
– Я умирал посреди поля. Как я попал сюда и где мы?
– Меня вытащили из больницы Мерри и Шолто, – сказал Дойл и нахмурился. – Вы были в венках и... – Он поднял к глазам мою левую руку и мне на секунду показалось, что рука не моя. На запястье оказалась новая татуировка: шипастая лоза и цветы розы.
Дойл поднялся на колени, но смотрел уже не на меня. Он протянул руку к Шолто. Тот подумал секунду, но подал ему в ответ правую руку. В черную ладонь Дойла легла белая рука Шолто – с той же татуировкой, что у меня, на запястье и на ладони.
Мистраль снова к нам подошел, и мы увидели, что раны от стрел исчезли, как и ожоги у Дойла. Но ни один не радовался своему исцелению – наоборот, оба сильно помрачнели.
Дойл сдвинул наши с Шолто руки, совместив татуировки.
– Значит, мне не приснилось. Вы обручены и повенчаны самой страной фейри.
– Самой Богиней, – поправил Шолто слишком довольным тоном.
Все трое как-то странно себя вели, и я поняла, что чего-то не знаю. Так бывает то и дело, когда тебе едва за тридцать, а тем, с кем ты спишь – сотни лет. Молодость переживают все, но временами мне очень хотелось иметь шпаргалку – чтобы не просить разъяснений.
– Что случилось? – спросила я.
– Ничего дурного, – ответил Шолто с тем же странным самодовольством.
Дойл опустил руку Шолто ниже, чтобы я посмотрела на обе наши руки сразу.
– Ты видишь этот знак?
– Татуировку? Да, – сказала я. – Осталось от роз, которые связали нам руки вместе.
– Ты обручена с Шолто, Мерри, – сказал Дойл, произнося каждое слово медленно и отчетливо, настойчиво глядя темными глазами.
– Обручена... Ты хочешь сказать... – Я нахмурилась. – Хочешь сказать, мы женаты?
– Да, – ответил он. В единственном слове звучал гнев.
– Нам пришлось соединить силы, спасая тебя, Дойл.
– Сидхе имеют только одного супруга, Мередит.
