Единственное, что мы сделали перед отъездом из страны холмов, – освободили узников. Одним из них был Баринтус, прежде морской бог Мананнан Мак-Лир, ближайший друг и советник моего отца. Андаис бросила его в темницу только за то, что он был самым влиятельным из моих союзников.
Теперь он с нами в Лос-Анджелесе, и наблюдать, как морской бог плавает в настоящем море после десятилетий, проведенных на суше, – зрелище восхитительное.
Я вернулась на работу в детективное агентство Грея вместе со своими стражами. Для слежки и тому подобной работы мы не годимся, но люди готовы платить втридорога за консультацию у принцессы Мередит или ее «телохранителей». Собственно, нашему боссу Джереми Грею предлагают куда большие суммы за наше присутствие на голливудских вечеринках, чем за любое расследование. Но мы еще пытаемся время от времени работать по-настоящему.
Шолто нас навещает, но ни оставить слуа, ни перевезти их в Лос-Анджелес он не может. Мистраль мучается ностальгией, современный мир ему не по вкусу. У Галена и Риса хватает гламора, чтобы вести настоящую детективную работу – Рис этому особенно рад. Китто был на седьмом небе от того, что мы вернулись, и уже подготовил комнату под детскую.
Ночами я сплю между Дойлом и Холодом, или между Шолто и Мистралем, или между Галеном и Рисом. Очередь на секс выдерживается строго, но на место для сна – нет. Мой Мрак и Убийственный Холод в моей спальне оказываются чаще других. Никто по этому поводу не протестует – возможно, они все решили между собой.
Я дала несколько интервью – чтобы заручиться поддержкой прессы, а отчасти и ради денег. С нами на поле боя были солдаты, и они немало общались с прессой. Они своими глазами видели чудеса – и рассказывали, что видели. Я их не осуждаю. Собственно, они нас даже навещают иногда – Доусон, Орландо, Хейз, Бреннан и еще несколько.
Одно телевизионное интервью показывали особенно часто, а уж когда его выложили в Интернет... Кажется, его посмотрели все до единого человека. Там в ролике я сижу между Дойлом и Холодом, оба они в деловых костюмах, а я в платье от хорошего портного, и фигура у меня пока еще не изменилась. Я держу Холода за руку, а Дойл просто сидит рядом: он чувствует себя куда свободней Холода, который так и не переборол пока страх перед публикой.
Репортерша спрашивает:
– Капитан Дойл, правда ли, что вы отказались стать королем Неблагого двора ради спасения жизни лейтенанта Холода?
Дойл даже бровью не повел, просто кивнул и сказал:
– Да.
– Вы отказались от трона ради друга?
– Да.
– Вот это дружба! – воскликнула репортерша.
– Холод больше тысячи лет был моей правой рукой.
– Кое-кто утверждает, что лейтенант Холод вам не просто друг, капитан.
– Тысячелетняя дружба – конечно, не просто дружба.
Можно было бы подумать, что репортерша заинтересуется событиями этой тысячи лет, но ее волновало другое.
– Говорят, что вы отказались от трона, потому что любите Холода.
Но Дойл не понял намека. И сказал с полной искренностью:
– Конечно, я его люблю. Мы друзья.
Тут репортерша повернулась ко мне.
– Мередит, а как вы относитесь к чувствам, которые связывают Дойла и Холода?
Я взяла Дойла за руку. Теперь я держала за руки их обоих.
– Так гораздо проще спать в одной кровати.
Это было чересчур откровенно для настойчивой дамы, но она быстро пришла в себя.
– Холод, как вы относитесь к поступку ваших друзей? Рады ли вы, что они отказались от трона, чтобы спасти вас?
Камера перешла на ближний план – отразивший надменную маску, за которой Холод всегда прятал нервозность. Но никакой оператор не мог бы показать Холода иначе, как сногсшибательным красавцем.
– Если бы я мог, я бы сказал им меня не спасать.
– Вы предпочли бы умереть?
– Я полагал, что Мередит хочет царствовать, а лучшего короля, чем Дойл, невозможно представить.
– С тех пор прошло несколько недель. Изменились ли ваши чувства? Рады ли вы, что они пошли на эту жертву?
Он повернулся к нам, а камера отъехала и показала наши ответные взгляды. Все лица просветлели, и даже мужчины улыбались.
– Да, я рад.
– А как относится к своему решению Мередит, принцесса, которая никогда не станет королевой?
– Чем дальше, тем лучше, – сказала я.
– Никаких сожалений?
Я подняла вверх наши соединенные руки и спросила:
– А вы бы жалели, если бы эти двое каждый день ждали вас домой?
Она рассмеялась и не смогла возразить.
Наше интервью привлекло большое внимание, особенно те реплики, которые касались отношений между мужчинами. Но нас это не волновало. А если слухи нас не беспокоят, то что в них вреда?
Люди поражались тому, что мы отказались от трона ради любви. Мильтон сказал когда-то: «Лучше царствовать в аду, чем прислуживать на небесах». А я скажу так: пусть и ад, и небеса обходятся без нас.
Я засыпаю, согретая теплом их тел. Просыпаясь среди ночи, я слышу их дыхание. Я видела их лица в кабинете врача – лица всех шестерых, – когда мы слушали сердцебиение наших малышей, быстрое-быстрое, как у испуганной птички. Я видела их лица, когда мы смотрели, как на мониторе двигаются и мелькают тени, и когда обнаружили, что одна из теней – без сомнения, мальчик. Теперь они выбирают имена, и я наслаждаюсь нашим общим счастьем.
Той репортерше надо было задать другой вопрос: как бы мы себя чувствовали, если бы не стали спасать Холода и заняли трон. Мы уже думали, что потеряли Холода, и оказалось, что ни трон, ни корона, ни власть, ни дары Богини не заставили нас о нем позабыть. Мы испытали горечь его потери и знали, что это такое. Но ни я, ни Дойл никогда не правили никакой страной. Нельзя страдать по тому, чего никогда не имел, зато страдание от потери любимого может длиться вечно.
Я никого не хочу терять. Ныне и присно, и во веки веков.
Я принцесса Мередит Ник-Эссус, и я добралась наконец до счастливого конца своей сказки – здесь, в Городе Ангелов, на берегу Западного моря. Волшебная страна оказывается порой там, где ты ее поместишь.
