Он наклоняется к ней, чтобы поцеловать, и она отдается нахлынувшему на нее чувству, зная, что надежда опять только растревожит душу.
Она тянется к его лицу, но не находит его.
Когда она вновь открывает глаза, то все еще видит его. Она трогает его волосы. Ничего.
— Я чувствую твой галстук. Почему я не чувствую тебя?
— Даже у снов есть свои пределы. Я должен возвращаться. Я оставил этих двоих в лодке в Тихом океане. Без меня они могут вышвырнуть друг друга за борт.
— Подожди.
— Не могу.
— Да и нет, милая.
— Я должна тебе кое-что сказать.
Но она знает, что не успеет это сделать, потому что еще не знает, что собирается сказать. Возможно, ей до конца жизни не подобрать правильных слов.
— Не надо, — говорит он. — Все равно это останется в прошлом. Я не вернусь. Никогда. Прости. За все.
Она крепко зажмуривается, чтобы противостоять правде этих слов. Открывая глаза, она понимает, что проснулась. Его уже нет.
Нет, не так. Его никогда здесь не было.
И он никогда не вернется.
«Слезы помогут», — думает она, не в силах сдержать их.
Она благодарит Господа за то, что Эндрю нет рядом. Он ужасно боится такой ерунды, как слезы.
Она спрашивает себя, сможет ли освободиться от этой боли длиною в сорок лет до его возвращения домой.
Она готова начать все сначала.
Глава тридцать четвертая
Майкл
Он гребет изо всех сил, так, что жжет мышцы, но даже это его не останавливает. Эндрю сидит лицом к нему, и время от времени Майкл бросает на него взгляд, пытаясь определить степень его озабоченности.
Он не намерен выяснять, в чем его проблема.
Если Эндрю есть что сказать, он уже достаточно взрослый мальчик и не нуждается в подсказках.
Словно читая его мысли, Эндрю произносит:
— Зачем мы уходим так далеко?
— А на сколько, по-твоему, мы должны удалиться от берега?
— Не дальше, чем у меня хватит сил грести обратно.
— Ты что, планируешь сбросить меня за борт?
— Тот же самый вопрос я как раз собирался задать тебе.
— Ладно, Эндрю, я отвечу на него честно. Я намеренно ухожу так далеко, чтобы ты не смог догрести до берега. Когда мы будем в открытом море, тебе останется рассчитывать только на меня. Поэтому мы вернемся не раньше, чем решим кое-что.
— Мне это не нравится. Я начинаю нервничать.
Майкл бросает весла, и лодка останавливается.
— Это потому, что тебя мучит чувство вины. Ты уверен в том, что я должен ненавидеть тебя. Ты стал похож на ходячую вину. Ты взрастил ее в себе, а теперь она поедает тебя изнутри. Так что в итоге останется только вина.
— Ради всего святого, что все это значит?
Майкл видит, что Эндрю не настроен рыбачить. Он, должно быть, забыл ту вымышленную причину, по которой они вышли в море. Майкл тоже забыл, но его руки машинально совершают движения, похожие на подготовку к рыбалке. Он привязывает крючок к леске.
— Я не виноват, — сквозь зубы произносит Эндрю. Майкл ждет, не подгоняя его и не перебивая. — Я не убивал его. — Его голос звучит громче. Майкл знает, что для Эндрю такое признание равносильно смерти, если только не остановить его.
— Нет, но ты помог.
— Как ты смеешь говорить мне такое. Я не обязан оставаться здесь и выслушивать все это.
— Ну, на этот раз тебе придется.
Эндрю озирается по сторонам, как будто ищет кого-то.
— Я не помогал.
— Ты уговорил его записаться добровольцем.
— Его бы все равно призвали.
— Да, но к тому времени он бы мог уже жениться. — Он отвлекается от снастей и наблюдает за тем, как дергается у Эндрю кадык, потом смотрит ему в глаза. У него возникает странное ощущение, будто он произносит слова, заученные наизусть. Словно и не было рядом с ним Уолтера. — К тому времени, как его призвал бы дядюшка Сэм, он бы уже был женат на Мэри Энн. И тогда бы твой план не сработал.
— Выходит, ты притащил меня сюда, чтобы убить.
Майкл смеется.
— Ты невозможен, Эндрю. Что я должен сделать, чтобы убедить тебя в том, что люблю тебя?
— Доставить меня обратно на берег.
— Не сейчас. Прежде чем мы вернемся, ты признаешься в том, что хотел моей смерти, а я прошу тебя. А потом я скажу тебе кое-что неприятное, и ты простишь меня.
Он смотрит в глаза Эндрю, в которых смешаны остатки былой храбрости и испуг, словно у ребенка, которому рассказывают о привидениях.
Эндрю закуривает, и Майкл отмечает, что у него сигарета без фильтра, а руки дрожат.
— Эти сигареты убьют тебя, Эндрю.
— Надеюсь, что так и будет. Кстати, «Лакки Страйкс» не лучше. Как насчет еды и питья?
— Зачем было тащить еще и это? Чем быстрее мы проголодаемся, тем быстрее простим друг друга.
— Ты действительно сумасшедший.
— Ты считаешь прощение сумасшествием?
— То, что ты думаешь, будто я желал смерти Уолтера, само по себе безумие. Я больше не хочу говорить с тобой об этом.
— Ладно, — говорит он и забрасывает леску в воду. — Придется нам здесь задержаться на какое-то время.
* * *
Солнце становится похожим на янтарный диск, плывущий вдоль линии горизонта. Океан темнеет, и граница между ним и небом все более отчетлива.
Стало гораздо прохладней, Майкл ощущает это всем телом.
В садке, который болтается за бортом лодки, уже три трески, два красных берикса, окунь.
Тревога все явственнее проступает в лице Эндрю.
— Мы должны вернуться до того, как стемнеет.
— Кто сказал?
— Небезопасно оставаться на ночь в океане.
— Почему?
— Ну…
— Повторяй за мной, Эндрю. Я желал смерти Уолтера, чтобы я мог вернуться домой и жениться на его девушке. Все сработало замечательно, если не считать того, что ничего не вышло. Потому что после этого я чувствовал себя полным дерьмом, и все последующие сорок лет мучился в его тени.
— Он был моим лучшим другом. Я не хотел, чтобы он умирал.
— Когда меня ранило, я чуть не умер. Ты хочешь сказать, что не испытал легкого разочарования от того, что мне удалось выкарабкаться?
Эндрю невозмутимо забрасывает удочку, как будто ничто не может отвлечь его от столь увлекательного занятия.
