Я посмотрела на Менелая: он был поражен не меньше моего, даже больше.
— Но, почтенный царь… — начал он.
— Я сказал свое слово, — перебил его отец. — А слово царя — закон.
Он поймал мой взгляд и еле заметно кивнул.
Церемония продолжилась, но я почти не слышала ее окончания. У меня кружилась голова от неожиданности, с которой бремя власти обрушилось не только на Менелая, но и на меня.
— Менелай, — заговорила я негромко, когда мы остались наедине, — отцовское великодушие застало меня врасплох. Ты готов быть царем, но я не готова быть царицей.
— Ты будешь великолепной царицей! Достоин ли я стоять рядом с тобой?
— Перестань! Ты будешь царем, который сделает честь Спарте, — ответила я.
Я действительно так считала: он был справедлив и щедр, лишен самодовольства и гордыни, снедавших Агамемнона. Его единственной заботой будет благополучие и процветание Спарты.
— Значит, мы принимаем скипетры? — Мой голос дрогнул.
— Мы поступим так, как велит долг, — ответил он и обнял меня.
Он еще не пришел в себя от потрясения, поэтому трудно было сказать, доволен он таким поворотом событий или нет.
Церемония передачи скипетров оказалась простой. Отец и мать, оба со скипетрами в руках, вручили их нам и сказали несколько слов. Отец подтвердил, что выбрал Менелая своим наследником и все обязаны ему подчиняться. Матушка, подавая мне скипетр, сказала:
— Я мечтала отдать тебе этот скипетр с самого дня твоего рождения. Я знала, что именно ты должна принять его. И вот боги вняли моему желанию — теперь он твой.
Я сжала в руке тонкий стержень.
— Правьте мудро и справедливо, — заключил отец.
Свидетели — мои братья, начальник дворцовой стражи, казначей, главный писец и жрицы Деметры — склонили головы в знак согласия с волей отца. Неожиданно я увидела в зале человека, присутствие которого изумило мена. Это был Геланор из Гитиона — мастер разведки, знаток ядов, нанятый отцом в день того чудесного праздника на берегу Еврота. Неужели он занял столь высокое положение при дворе, что приглашен на эту церемонию?
У меня возникло чувство, будто он читает мои мысли. Словно в подтверждение этого, он кивнул мне. Я не отрываясь смотрела на него. Мне хотелось спросить его, как он тут оказался.
Но сразу после окончания церемонии он исчез так же загадочно, как появился, и я не могла его найти.
XVII
Я проснулась царевной, а ко сну отошла царицей. Я молила богов, чтобы у меня хватило сил достойно справиться с новыми обязанностями. Они требовали, чтобы я ежедневно принимала посетителей в мегароне. Число моих служанок возросло с двух до шести: три молодые и три постарше.
У Гермионы была кормилица, но я продолжала сама кормить ее, пока молока было достаточно. Потом Гермионе не стало его хватать. Мне была нестерпима мысль, что дочь придется поручить чужим заботам. Я обратилась к Пиеле за помощью, и она посоветовала есть больше сыра:
— Сыр — то же молоко, только скисшее, моя детка. Поэтому нет лучшего средства, чтобы увеличить количество молока в организме. Можно, конечно, выпивать кувшины козьего молока, но вряд ли тебе это понравится.
Я поступила, как она велела.
Менелай застал меня за поеданием сыра: я отрезала ломтик за ломтиком, клала на кружок огурца и съедала. Он стал дразнить меня, что скоро я сама превращусь в большой кусок сыра.
— Но это же для Гермионы! — ответила я.
— Елена, почему ты не хочешь поручить ее кормилице?
Он положил в рот приготовленный мною ломтик сыра с огурцом, пожевал и покачал головой.
Стал ли он счастливее, став царем? У него прибавилось дел, поэтому не оставалось времени для грусти. Но и для меня у него не оставалось времени, и порой мы держались друг с другом так же официально, как с иностранными послами, которых принимали в мегароне. Он редко приходил ко мне в спальню и к себе приглашал нечасто. А когда это случалось, то наша близость напоминала родосское вино: довольно приятное на вкус, но лишенное крепости, которая кружит голову. Выпив его, ты можешь с ясной головой диктовать письмо или недрогнувшей рукой править колесницей.
Я больше не обращалась к Афродите и вообще перестала думать об этом. В моей жизни не было любовной страсти. Что ж, я прекрасно проживу и без нее. Никто еще не умирал из-за равнодушия Афродиты, зато многие погибли из-за безумия, которое она насылает. Я должна радоваться, что избавлена от этого.
Мне нездоровилось, и уже довольно давно, но состояние ухудшалось постепенно: головная боль, слабость, утомление, дрожание рук, потеря аппетита. Потом начали выпадать волосы. Когда моя девушка причесывала меня, у нее в руках оставались целые пряди.
— У женщин часто после рождения ребенка выпадают волосы, — пыталась она меня утешить.
Я знала. Но после родов прошло уже шесть месяцев, а волосы выпадали все сильнее и сильнее. А потом появились и другие признаки.
Я долго и пристально всматривалась в свое бронзовое зеркало. Лицо выглядело изможденным, мне почудилось, что на нем пятна, — но я не была уверена, ведь бронза отражает даже хуже, чем вода.
Я перешла к бассейну, но плохое освещение не позволило мне толком разглядеть свое лицо: головой я загораживала свет.
С каждым днем становилось все труднее и труднее выполнять обычные обязанности. Я плохо спала, и весь день было такое чувство, словно я таскаю свинцовые гири на руках и ногах.
Я попробовала рассказать обо всем Менелаю, но он ответил:
— Позови врача.
Я позвала, и тот посоветовал мне провести ночь в храме Асклепия. Но ближайший храм оказался на расстоянии нескольких дней пути от Эпидавра.
И вот однажды, когда я закончила общественные дела и в изнеможении опустилась в портике на скамью, ко мне подошел какой-то мужчина.
Я приставила ладонь к глазам. Я не общалась с ним после того праздника.
— Геланор из Гитиона, если не ошибаюсь?
— Он самый, почтенная царица, — ответил тот с легким поклоном.
Он посмотрел на меня своими умными глазами, от которых ничто не могло укрыться, и спросил:
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Немного устала.
— Ты уверена?
В его взгляде не было ни раболепия, ни почтения.
— Боюсь, ты уже давно плохо себя чувствуешь.
— Откуда ты знаешь?
— Я присутствую на церемониях и приемах.
— Скажи, как это получилось? Когда отец встретил тебя, ты был всего лишь…
