Причал снова заполнился взявшимися словно ниоткуда швартовыми командами в серебряных защитных скафандрах и тяжелых рукавицах. Они закрывали последние люки, убирали кабели и прочищали оптические клюзы.
— Всем постам приготовиться, — скомандовал я по внутренней связи. — Переключаемся на искусственную гравитацию. — Я затаил дыхание… щелкнул тумблером… и мой завтрак остался при мне. Ура! — Швартовая команда! — продолжал я. — Отдать носовые и кормовые!
Швартовые лучи мигнули и исчезли, и я осторожно двинул ручки регулировки тяги вперед, отводя корабль от стенки, в главный канал. Прямо по курсу, за открытыми створками ворот, которые я совсем недавно чуть не взорвал, стоял ослепительно ясный день. Вот уже третьи сути подряд Гадор светил необычно ярко для этого времени года. За кормой выстраивались в колонну пятнадцать других «Огней».
Утренняя вахта, три ноль-девять. Шестьсот четырнадцатая эскадрилья выстроилась за мной попарно, изготовившись к взлету в девятнадцатом векторе. Слева, поодаль блестела влажной от брызг обшивкой восьмерка «Непокорных». На мой взгляд, все казалось готовым. Я покосился на свой хроноиндикатор и поерзал в кресле…
Утренняя вахта, три десять. За воротами ангара взмыла в воздух белая ракета, и одновременно с этим на моем пульте вспыхнул зеленый огонек. Я подал сектор гравиэнергии вперед до отказа и двинулся вдоль взлетной полосы. Быстрый взгляд назад показал, что все двадцать четыре наших корабля разгоняются вместе с нами в плотном строю.
Когда скорость почти сравнялась с взлетной, мой НК-19 заскользил над самыми верхушками волн. Потом фонтаны брызг и пены по обе стороны от боковых понтонов исчезли, сменившись переливающимся сиянием — мы взлетели!
Заложив крутой вираж, все двадцать четыре корабля вихрем пронеслись над базой. Я даже успел разглядеть, как люди задирают головы на грохот. Некоторые из них махали нам вслед. Несколько мгновений, пока мы неслись над гражданским портом и вспомогательными службами базы, я гадал, смотрит ли на нас Клавдия. Не набирая высоту, чуть выше городских крыш, мы продолжали нестись с грохотом, от которого люди застывали на месте, а все окна в Аталанте, я уверен, дребезжали на пределе своей прочности. А потом мы обогнули холм и снова понеслись над морем, над волнами в белых барашках, вдоль плавно изгибающегося золотого пляжа. Чуть дальше от берега виднелось какое-то покачивающееся на волнах суденышко, возможно, спасательный катер. Его окружала россыпь белых чаек. Далекий горизонт терялся в голубой дымке. Еще через пару тиков я получил разрешение набирать высоту и задрал нос корабля почти вертикально вверх, почти мгновенно оказавшись в десяти тысячах иралов над землей, где выровнял машину и повел ее по кругу в ожидании, пока остальные корабли выстроятся и сориентируются по моему «Огню» — после этого мы могли при необходимости лететь и вслепую. А затем, ровно в три двадцать, я снова поставил свою машину свечкой, уводя ее прочь от планеты, в бездонную черноту космоса.
Еще через несколько циклов мы разогнались до скорости света и повернули в сторону цели, навстречу врагу. Славно ощущать себя снова в седле… скорее славно, чем наоборот.
* * *
Все, кому когда-либо приходилось писать о войне — или хотя бы пытаться делать это, — рано или поздно отмечают то, что краткие мгновения всепоглощающего страха перемежаются с долгими периодами беспросветной скуки. Наш перелет к От'нару не являлся в этом отношении исключением — во всяком случае, в том, что касалось скуки. Вглядываясь поочередно то в экран системы обнаружения, то в гиперэкраны в поисках вражеских кораблей, я никак не мог отделаться от совершенно посторонних мыслей…
— Э… госпожа администратор, — вмешался в наш разговор официант. — Вас… э… просит к телефону мистер Нестерио. — Голос этого чертова официанта продолжал звучать в моих ушах и теперь, спустя несколько дней, так же отчетливо, как если бы он стоял за спинкой моего кресла. Вряд ли что-нибудь могло нарушить очарование того вечера так же необратимо, как этот голос. Пунцовый румянец почти мгновенно сполз с лица Клавдии, глаза широко открылись, и взгляд их сделался настороженным — она снова являла собой образец деловой женщины. Раздавив сигарету в пепельнице, она бросила на меня извиняющийся взгляд и спокойно кивнула.
— Спасибо, стюард, — произнесла она негромко, почти шепотом. — Я поговорю отсюда.
Я дернулся было выйти из-за стола, чтобы не мешать ей, но она сделала мне знак остаться. Когда официант принес ей трубку, она нажала на кнопку, но шар голографического дисплея остался темным. Нестерио — воистину, джентльмен из джентльменов — деликатно вел разговор в режиме «сугубо лично». Должно быть, она ожидала этого. Они обменялись всего несколькими словами на непонятном мне местном диалекте, а потом Клавдия дала отбой и огорченно улыбнулась мне.
— Он спрашивает, не помогу ли я ему с проведением местного галацианского праздника у него в кабаре, — объяснила она, устало отодвигая от себя трубку голофона. — Я пообещала ему, что приду.
— Конечно, — кивнул я за неимением слов умнее. — Он знает, что ты здесь со мной? Она пожала плечами.
— Не знаю, — вздохнула она, потом чуть раздраженно фыркнула. — Возможно, это ему и не приходило в голову. — На мгновение она зажмурилась и положила свою руку мне на ладонь. — Может, это и к лучшему, — добавила она, и голос ее чуть дрогнул. — Впрочем, прямо сейчас мне чертовски трудно себя в этом убедить…
Через несколько циклов я снова стоял на ступенях штаба, глядя на исчезающие в темноте красные огни ее глайдера. Однако даже сейчас, восемь дней спустя, я так и не разобрался, что я ощутил тогда: облегчение или досаду. Возможно, и то, и другое разом.
Что бы ни случалось со мной за все эти годы, я никогда не обманывался в тех чувствах, которые питал к Клавдии. Где-то в глубине сознания я сохранил в неприкосновенности все то, что испытывал тогда, когда мы с ней были любовниками в полном смысле этого слова. Я бы солгал, если бы пытался убедить себя в том, что мое мужское «я» не хотело бы — и еще как хотело! — заняться с ней любовью. В конце концов, она была одной из двух или трех самых прекрасных женщин, которых я знал за всю свою жизнь. Возможно, она была самой красивой. И не только это. Было совершенно очевидно, что и она сохранила ко мне точно такие же чувства, от чего наш с ней последний разговор приобрел совсем уже захватывающее направление. Поэтому сказать, что его завершение меня разочаровало, было бы величайшим преуменьшением в истории.
Я пробежался взглядом по приборам, потом оглянулся на задние гиперэкраны посмотреть, как там остальные корабли. По крайней мере строй они держали хорошо. Ничего, скоро посмотрим, умеют ли они так же хорошо драться…
Я усмехнулся: чувство облегчения, которое я испытывал сейчас, было сродни тому, что я испытал, когда позвонил Нестерио — еще более мужественный тип, чем я сам. И потом, нравилось это кому или нет, нас с Клавдией связывали и профессиональные отношения, имевшие немаловажное значение для хода войны, никак не меньше того. А профессиональные отношения редко способны пережить влияние любви… или хотя бы секса, какими бы изощренными ни были — или казались себе — любовники. Вот так-то…
