– Мы заберем все это с собой, – решительно произнеслаМеррик и тут же, спохватившись, добавила: – Если вы не возражаете. Эти предметысослужили свою службу. А саму постройку следует запереть, если вы собираетесьдержать данное мне обещание. Я хочу поехать с вами.
– Да, мы прикажем все здесь размонтировать.
Меррик вдруг взглянула на усохшую кисть, которую продолжаласжимать в пальцах. Муравьи теперь переползли на ее руку.
– Положи ее обратно, девочка, – резким от испуга тономпроизнес я.
Она снова раз или два встряхнула кисть и послушно вернула еена прежнее место.
– Все это должно уехать с нами, – сказала она. –Абсолютно все. Наступит день, и я достану каждую вещь, чтобы как следует еерассмотреть. – Она снова смахнула назойливых муравьев.
Должен признать, ее невозмутимость несколько успокоила именя.
– Разумеется, – вмешался в разговор Эрон. – Сейчасвсе упакуют.
Он повернулся и подал сигнал служителям Таламаски, которыестояли в ожидании на краю дворика за нашей спиной.
– На этом дворе есть еще кое-что. Я сама должна это забрать.
Меррик переводила взгляд то на меня, то на Эрона. Былоочевидно, что она вовсе не намерена нагнетать таинственность – ее действительночто-то беспокоило.
Отойдя в сторону, она медленно направилась к одному изсучковатых фруктовых деревьев, росшему в самом центре двора. Наклонив голову,чтобы вступить под низкую зеленую крону, она подняла руки, как будто собираласьобнять дерево.
В ту же секунду – хотя следовало бы догадаться и раньше – японял, в чем, собственно, дело.
С дерева спустилась огромная змея и обвила кольцами руки иплечи Меррик. Удав!
Меня охватила непреодолимая дрожь отвращения. За все годы,проведенные на Амазонке, я не смог полюбить змей. Как раз наоборот. Но я знал,каковы они на ощупь, я знал, что значит ощутить в руках жуткий шелковистый грузи испытать странное чувство, когда змея быстро обвивается кольцами вокругзапястий.
Глядя на девочку, я все это вновь пережил.
Тем временем из густых зеленых зарослей донесся тихий шепотзрителей. Именно для этого они здесь и собрались. Это был самый главный момент.Змея, разумеется, олицетворяла собой божество вуду. Я знал это, но все равно непереставал поражаться.
– Определенно она безвредна, – поспешил успокоить меняЭрон. Можно подумать, он что-то знал! – Придется скармливать ей одну илидвух крыс, полагаю, но для нас она совершенно...
– Не важно, – улыбнулся я, видя, что ему не по себе, исвоими словами снимая с него ответственность. А затем, чтобы подразнить егонемного, а заодно хоть как-то разрядить тоскливую обстановку, добавил: – Тебеизвестно, конечно, что корм должен быть живым.
Эрон пришел в ужас и с укоризной посмотрел на меня, словноговоря: «Об этом можно было бы и помолчать!» Но он был слишком благовоспитан,чтобы проронить хоть слово упрека.
Меррик что-то тихо говорила змее по-французски.
Затем она вернулась к алтарю и там отыскала черный железныйящик с зарешеченными окошками со всех четырех сторон – не знаю, как лучше егоописать. Отворив одной рукой створку, громко заскрипевшую петлями, Меррикподнесла к отверстию рептилию, и та, к нашему облегчению, медленно и грациознозаползла в ящик и удобно устроилась внутри.
– Что ж, вот и посмотрим, найдутся ли среди вас смельчаки,готовые понести змею, – обратился Эрон к помощникам из ордена, которые,утратив дар речи, безмолвно взирали на происходящее.
Тем временем толпа начала редеть, люди потихонькурасходились. В деревьях что-то зашуршало, над нашими головами закружились,опускаясь на землю, листья. Но в глубине сада, скрываясь в густой листве,продолжали порхать неугомонные птицы, разрезая воздух крошечными крылышками.
Меррик долго стояла, задрав голову, словно нашла в зеленомпологе просвет.
– Думаю, я больше сюда не вернусь, – тихо сказала онанам обоим, а может быть, самой себе.
– Почему ты так говоришь, дитя? – спросил я. – Тыможешь поступать, как тебе вздумается. Приезжай сюда хоть каждый день. Мы еще омногом должны с тобой поговорить.
– Все здесь в руинах, – Меррик тяжело вздохнула, –а кроме того, если Холодная Сандра когда-нибудь вернется, я не хочу, чтобы онанашла меня. – Взгляд Меррик, обращенный на меня, был спокоен. –Видите ли, она моя мать и вправе взять меня к себе, так что я не хочу с нейвстречаться.
– Этого не случится, – ответил я, хотя никто на землене мог бы дать ребенку гарантию, что мать перестанет его любить, и Меррик этознала.
Я мог лишь сделать все возможное, чтобы исполнить желаниедевочки.
– Идемте же, – сказала она, – на чердаке хранятсявещи, которые следует упаковать. И сделать это должна я.
Чердак представлял собой фактически второй этаж дома,имевшего, как я уже описывал, очень крутую крышу. Там было четыре слуховыхокошка, по одному на каждую часть света, если предположить, что дом былправильно сориентирован. Лично я этого так и не понял.
Мы поднялись по узкой черной лестнице в два пролета, а затемвошли в помещение, благоухавшее такими тонкими ароматами древесины, что яопешил. Несмотря на пыль, здесь царил уют и создавалось впечатление абсолютнойчистоты.
Меррик включила тусклую электрическую лампочку, и вскоре мыуже стояли в окружении чемоданов, старых сундуков и кожаных саквояжей.Классический багаж. Какой-нибудь антиквар пришел бы в восторг. А я,ознакомившись с одной колдовской книгой, с нетерпением ждал, что увижу другиеэкземпляры.
Но девочку интересовала только одна вещь, как она объяснила,когда вынесла ее под болтавшуюся лампочку и опустила на пыльную балку.
Это был гобеленовый чемодан с кожаными уголками. Мерриклегко его раскрыла, так как он не был заперт на замок, и уставилась внутрь, належавшие там несколько свертков. Они были обернуты тканью, точнее – ветхими,отслужившими срок наволочками. Я сразу понял, что содержимое чемодана имеетособую важность, но какую именно – не догадывался.
Я был поражен, когда Меррик на моих глазах, шепча короткуюмолитву – «Радуйся, Мария», если не ошибаюсь, – взяла в руки один свертоки, размотав ткань, достала удивительный предмет: зеленое лезвие топора, с обеихсторон украшенное резными фигурками.
