– Хочешь прогуляться по магазинам?
– Нет, я же знаю, ты это ненавидишь.
– А у меня потребность купить тебе что-нибудь.
Они шли по улице Сент-Оноре. Зайдя в Hermes, Джон ужаснулся ценам. Анна, впрочем, тоже. Идиотизм покупать одежду в Hermes. Но нельзя же наступать на горло песне и душить благие порывы. Джон выбрал темно-зеленую тончайшую кашемировую водолазку, которая стоила как два его костюма Hugo Boss.
– Хочу, чтобы ты в этом была сегодня вечером. La vraiе chose parisienne.
– Она прекрасна. Спасибо.
– Пойдем теперь в отель. Хочу немедленно примерить.
Был их последний вечер в Париже. Они снова пересекли реку по Понт-Неф, прошли набережную Вольтера, потом дальше, до набережной Августинов и вошли в ресторан Les Bouquinistes – современный, почти нью-йоркский ресторан с легкой французской кухней, на грани фьюжн, но в то же время все-таки еще классической.
– Анна, улыбнись, пожалуйста. Я так люблю, когда ты улыбаешься. Чудесная поездка. Ты помогла мне открыть Париж, которого я не знал. Что ты притихла? Поговори со мной.
– Мне так хорошо. Не знаю, о чем говорить. Только о тебе. И о нас.
Это было не его игровое поле, говорить о чувствах, но Джона переполняло ощущение, для которого подходило единственное определение: любовь. Он смотрел на женщину, в которой было всё, что он искал когда-либо в жизни, а еще то, чего он раньше не знал. Они были одни в этом ресторане, в атмосфере любви и сенсуальности. Он хотел, чтобы Анна говорила, говорила о чем-то житейском, что помогло бы стряхнуть этот дурман, который сводил Джона с ума, оказавшись намного интенсивнее, чем он мог выдержать. Он хотел вернуться в свой легкий мир, но уплывал за грани реальности, в наваждение чувственности…
Они закончили ужин и медленно пошли обратно, по дороге зашли еще в одно кафе на кофе с коньяком. Смотрели на остров и освещенный в ночи Лувр. Обменивались не имеющими смысла фразами, боясь сказать что-то, о чем утром станут жалеть. Сказка всё еще была с ними, но потихоньку уходила. Нельзя всю жизнь находиться в сказке. Но лишь немногие люди способны удержать в памяти все ее грани.
Вылетели ранним рейсом. В Хитроу Джон поцеловал Анну и пошел на пересадку в Эдинбург. В самолете ему было грустно и тревожно. Он думал то о Пикассо, то о ресторане L’Abrucci, как ребенок, смакуя каждое мгновение их поездки. Он думал о ее руках на своем теле и о том, что за все свои прежние поездки в Париж не понимал истинной прикольности «Будда-бара». Он открыл для себя сладость покупки подарка для женщины. Он думал, чем она будет заниматься остаток воскресенья без него.
Хотя было только одиннадцать утра, Джон вошел в дом смертельно уставшим. Слишком много эмоций. Хотелось спать. В Париже они почти не спали. Он заглянул на кухню. Одри сидела с чашкой зеленого чая и газетой.
– Дорогая, я так по тебе соскучился! – Он поцеловал Одри. – Как ты тут без меня? Я абсолютно без сил. Конференция была совершенно выматывающей, в последнюю ночь пришлось много выпить, и я встал сегодня чудовищно рано. Если не возражаешь, я прежде всего поспал бы.
– Ты выглядишь очень усталым. Давай позавтракаем. Вечером мы идем в гости, но ты сможешь до этого отдохнуть.
Джон добрался до спальни, разделся, побросав одежду прямо на пол, забрался в постель и утонул в мыслях об Анне, лежащей рядом с ним. Еще он чувствовал страшную вину перед Одри. Тем не менее спустя пять минут он крепко спал.
Глава 2
После Парижа Джон не находил себе места. Мысли об Анне, желание быть с ней и жгучее чувство вины перед Одри…
Анна была та же, что и до поездки, добра, не требовательна, не напоминала ему о мгновениях Парижа. Но он видел, что ей тоскливо, и знал, что лишь он способен сделать ее счастливой.
Он всё еще любил Одри, считал, что его место рядом с ней, не только не мог, но и не хотел разрушить ее мирок. Он не будет после этого счастлив уже никогда. Даже с Анной. Джон стал намного более внимательным к Одри, даже не раздражался от ее навязчивых звонков. Одри знала, что странный период в жизни Джона должен пройти, вот он и прошел. Все было прекрасно.
В июне Лора и Майкл приехали в Эдинбург, они вчетвером отправились на неделю на Майорку, сидели на пляже, плавали, беседовали за ужином по вечерам. Джон был душой общества, как и раньше. Жизнь наладилась.
У Джона не оставалось иллюзий: Париж игнорировать невозможно. Прежняя игра в «Легко…» себя изжила. Анне было плохо без его любви. Она ждала его слов, она никогда не будет к ним подталкивать, но ожидание застыло в ее глазах. Ему было плохо без Анны. Однако он чувствовал себя предателем, когда был с ней, потому что его жег стыд перед Одри, которая тем не менее раздражала. Жизнь утратила реальность. Какое-то балансирование всё время. Джон как будто бы ждал какого-то триггера, который поможет ему поставить всё на место.
Июнь и июль прошли в обычных встречах и расставаниях. Один-два вечера в неделю они проводили вместе. Ночи были по-прежнему полны счастья, невысказанных слов любви и страсти, которые находили выражение в сексе и в саднящем чувстве грусти, что чего-то не хватает. Оба знали, чего именно, но об этом нельзя было говорить.
В конце июля Анна, как всегда, уехала на две недели на Лонг-Айленд. Джон вздохнул с облегчением – ему нужна была передышка, он хотел немного пожить в одной реальности, в одной семье, а не в двух параллельных. Но вдруг, совершенно неожиданно, подкралось неведомое чувство ревности – он ведь так и не понял, что за отношения у нее там, в семье. Вот о чем они говорят с мужем на пляже, за едой и по ночам? Как она общается с ним, с сыном и девушкой сына? Что, обычная нормальная семья? Что она рассказывает им о своей лондонской жизни? Несмотря на свое намерение взять паузу и отдохнуть, он поминутно звонил, прислушиваясь к ее интонациям. Ему и хотелось, и было страшно, что она станет ему признаваться, как тоскует без него. Порой он думал: всё не так плохо, его жизнь с Одри в порядке, это рутина, но в самом хорошем смысле слова, а Анна – не несчастна. В иные моменты чувствовал, что может пропустить ту самую дверь, которая открывает дорогу к смыслу жизни, о чем говорил Саймон. Мысли уходили гораздо дальше, чем нужно.
«Время летит, – подумала Анна ранним августовским утром после возвращения в Лондон. – Скоро сентябрь. Снова навалится работа. Опять начнутся безумные поездки, разговоры с Джоном по телефону: “Как дела, бла-бла-бла. А у тебя как…” Встречи в ресторанах, прогулка до дома, занятия любовью без единого слова о любви. Невысказанные чувства, которые могут все взорвать. Его уходы утром, и я у окна – машу ему рукой, чувствуя, как саднит сердце. Это всё, что у меня когда-нибудь будет. В лучшем случае я смогу это удержать. Но большего мне не получить. Виктор не мог уйти от жены из-за сына. Чушь. Это не дети. Это жены. Мужчины не могут оставлять жен. Они просто боятся неизвестности, нестабильности и вообще перемен. Тогда почему я несчастна? Что я хочу? Брака? Я уже в браке. Ежедневно просыпаться с ним рядом? А что это добавит? Это погоня за новым, каким-то еще более глубоким, неизведанным чувством. А будет ли оно лучше, чем то, что есть сейчас? Мы не знаем. Но я не боюсь что-то изменить, а Джон боится. В этом разница. Поэтому они и не оставляют своих жен».
