– Хочешь местечко, где подают морепродукты? – предложила Анна.
– Только не навороченное.
– Тут я могу ошибиться. В Париже все очень обманчиво. Вроде выглядит небрежно, декор никакой, сервис по-французски ужасен, столики стоят впритык, но еда вкусная и дорого. Вот и скажи, навороченное или нет?
– Звучит заманчиво. А где это место?
– В этом вся штука. Не знаю названия и адреса. Но точно чувствую, найдем. Это недалеко от рыбного рынка.
– При твоем географическом кретинизме я не уверен, что надо рисковать. Я, правда, голоден.
– Ну, дай мне шанс. Давай считать, что это игра такая – найти в чреве Парижа ресторан без названия.
Как ни странно, достаточно быстро, поплутав по узким улочкам за Сен-Жерменом, они-таки просто наткнулись на него.
– Ну, конечно же, L’Abrucci – вон те навесы на углу! – закричала Анна.
Внутри ничто не разочаровало. Бутылка розового «Сансера», устрицы и трехэтажное блюдо с морскими гадами.
– По части афродизиаков можно не беспокоиться. Думаю, мы сумеем правильно ими распорядиться. Но прежде всего, должен сказать, что ты выглядишь настоящей парижанкой. Эта черная водолазка и гермесовский платок вокруг шеи. Хочу тебе купить настоящую парижскую сумку. Не дизайнерскую, а просто парижскую, из бутика. Всегда ненавидел твои луивиттоны.
– Как скажешь. Я хочу носить только то, что тебе нравится.
– Вот этого не надо. Ты – жертва моды. Ты всегда берешь только самое-самое, правда же?
– Только самое лучшее может быть приемлемым. Особенно в том, что касается мужчин.
– Чертовски умно.
– Раздражает?
– Нет, интригует. Этот привкус интриги – твое самое сильное оружие.
– Я не интригую с тобой.
– Я знаю, ты кроткая. И это интригует еще больше.
– Так что мне делать?
– Я думаю, быстро доесть и идти в отель со мной спать. Так девочкам положено после обеда.
Пока дошли пешком до отеля, а это оказалось не близко: через весь Сен-Жермен, потом по набережным, через мост, через туннель Пон д’Альма, где погибла Диана, по авеню Георг V, мимо знаменитого отеля, к имени которого теперь добавлено дурацкое «Четыре сезона», устали и вспотели, да и бутылка вина давала о себе знать. После первого раунда секса заснули и спали долго и сладко до вечера. Джон откупорил очередную бутылку шампанского и наложил запрет на вылазку из кровати. Это продолжалось долго, он поливал шампанским ее грудь и слизывал струйки. Потом было еще много чего, потом они снова начали погружаться в дремоту.
– Нет, стоп! – сказал Джон. – Так все проспим. Одеваемся – и гулять, ужинать и так далее. Уже восемь.
– Я должна ванну сначала принять.
– Принимай, только быстро.
– Ты что, есть опять хочешь?
– Почему «опять»? Просто хочу. И еще хочу воздухом подышать.
– Есть идеи, куда пойдем?
– Нет. Но куда пойти в пятницу в Париже? В «Лидо», наверное. Или в «Мулен Руж». Пойду, организую билеты.
Никаких билетов он, понятно, не достал, но это было и к лучшему. Они долго гуляли по правому берегу, поужинали в каком-то простом ресторане около площади де ля Мадлен, потом опять гуляли, пили перно в «Максиме» и снова гуляли. Утром Джон наотрез отказался ехать в Версаль.
– А если мы сходим в порядке исключения в музей, ненадолго? – предложила Анна.
– Это должен быть очень маленький музей.
– Крошечный просто.
Они опять дошли почти до Лувра, а потом, свернув к Центру Помпиду, миновали его и оказались у неприметного двухэтажного особнячка. Дом-музей Пикассо. Они бродили по музею, рассматривая очень удачно подобранное собрание его картин, а еще фотографии, рассказывающие о его приключениях, женщинах, его развлечениях…
– Ты видел фильм «Пережить Пикассо» с Энтони Хопкинсом?
– Нет, но это какой-то старый фильм, кажется.
– Да, и очень хороший. Это о женщинах в жизни Пикассо. Вот, видишь, это его первая жена, русская балерина, вот вторая – немка Мари-Тереза, третья – Дора – он их всех разрушил. Они хотели посвятить себя ему, и он этого от них и требовал. Они находили счастье в самопожертвовании, в служении гению, а он их поочередно бросал, и женщины сходили с ума. Не фигурально, а вполне конкретно. Потому что не могли понять, как их полное растворение в нем, принесение в жертву себя без остатка могло повлечь отторжение, причем типичное для Пикассо, – весьма жестокое. Ни одна не смогла найти цель в жизни без него, это всё трагично вообще-то. Поучительный фильм.
– В каком смысле?
– Они перестарались. Поставили на кон свою жизнь, считая, что этим его удержат. Потому что он требовал этого с самого начала. Только самая молоденькая – художница Франсуаза Жило, которой в начале их романа было всего восемнадцать и которая уж точно должна была стать очередной жертвой, прожив с ним десять лет и родив двоих детей, нашла в себе силы уйти сама. Он не сумел разрушить ее. Как только он стал изменять ей с новой пассией, она просто ушла. Пикассо был в ярости: это его привилегия оставлять женщин, он умолял – впервые в жизни он умолял женщину остаться. Видишь темноволосую женщину с короткой стрижкой на этом фото? Ее звали Мария. Это его последняя жена, та, которую он завел после Франсуазы. Мария торжествовала, что разлучила Пикассо с Франсуазой, которая была даже моложе ее. Но она повторила ошибки всех предыдущих жен. То же служение гению, то же самоотречение, безропотное повиновение его причудам и хамству. Но чем больше она старалась, тем сильнее Пикассо чувствовал притяжение Франсуазы, единственной непокоренной женщины в своей жизни. Он попросил Франсуазу выступить на открытии корриды. Вот, видишь: Мария и Пикассо, уже старый совсем, сидят в ложе. Как было в жизни, не знаю, но в фильме тут выезжает на коне Франсуаза, красивая, молодая, блестящая женщина. А за ней бегут пикадоры. Очень сценично, много красок и так далее. Она направляет лошадь прямо к трибуне Пикассо и заставляет ее встать на колени перед ним. И ее короткий монолог за сценой – так кончается фильм: «Я благодарила этого необыкновенного мужчину, с которым прожила лучшие десять лет моей жизни. Я благодарила его за то, что он сделал меня сильной. Настолько сильной, что я смогла пережить жизнь с Пикассо и выжить».
Джон ничего не сказал, просто обнял Анну, и они двинулись дальше по музею. «Она переживет кого угодно», – думал он, а вслух сказал:
– Бэби, что ты нашла в таком ординарном человеке, как я?
– Джон, думаю, я тебя люблю. Это тебя ни к чему не обязывает, но, похоже, что так. Единственное, что я хочу, чтобы ты был счастлив со мной так долго, как получится.
– Я никогда не отпущу тебя, бэби, так и знай.
Этот разговор обнажил глубину их чувства, и оба решили сменить тему.
