не одни»…
* * *
— А… как тогда… а как же аист?! Ой… — сокрушается Кнопка. — Мам! Это что… Ты… ты меня обманула?!
За столом повисает молчание. Мягкий утренний свет освещает личико Ксении, которая потерянно гоняет кукурузные хлопья из одного края тарелки в другой.
— Почему обманула? — как умею пытаюсь спасти положение. — Мама просто стеснялась сказать, как появляются дети.
— Мартышев, я с тебя балдею… — мучительно-красная Мари, подперев голову кулаком, перемешивает сахар в чашке. — Братика он ребёнку делает…
«Идиот!» — дочитываю невысказанное по её глазам.
Ну да, ляпнул не подумав. У меня мать педагог. Она не ходила вокруг да около и всегда называла вещи своими именами. Откуда мне было знать, что у Мари кардинально другой подход к воспитанию?
— Капец… — тяжко вздыхает Кнопка, отодвигая тарелку.
— Ксения, какой ещё капец? Куда ты? — Мари безуспешно пытается ухватить её за рукав пижамы. — Вернись, ты не поела!
— Некогда, — отмахивается Кнопка, улепётывая в детскую. — Мне нужно одеваться.
Я ещё слабо ориентируюсь в повадках дочери, поэтому вопросительно смотрю на Ахметову. Понять что-то самостоятельно в этом женском царстве надежды пока мало.
— Что конкретно ты не понял, когда я попросила тебя помалкивать? — Прищуривается она.
Возможно, нам стоит немедленно догнать ребёнка, пока он не придумал себе невесть что, но мы стоим посреди кухни, яростно дыша друг на друга.
— Какой к чёрту аист, Ахметова?!
— Какой акт любви?! — передразнивает Мари.
— По крайней мере, поцелуи, на которых мы попались, его важная часть! — Усилием воли заставляю себя не повышать голос. — Что в них ужасного?
Мари резко разворачивается, намереваясь уйти. Перехватываю её за руку.
— Боже, Макс! — тянет она на выдохе, и от звучания её мягкого голоса, утратившего вдруг всякую язвительность, в груди что-то предательски щемит. Мольба, отражающаяся в карих глазах, моментально сбивает меня с толку. — Что для тебя «просто поцелуй», для неё — фу! Чужие слюни во рту! У Ксюши перед глазами не было примера отношений между мужчиной и женщиной, чтобы считать это всё чем-то естественным.
До скрипа сжимаю челюсти. Её слова пронимают жгучими пулями.
— Давай ещё раз вместе попробуем? — Заглядываю в глаза Мари.
В голосе совсем не по-мужски скулит чувство вины. Да и похрен. Ещё никогда не нервничал так сильно, как в это долгое мгновение, пока её взгляд мечется в сомнении.
— Ладно, — сдаётся, высвобождая руку из моих пальцев. Я с трудом скрываю облегчение. — С одним условием.
— Моя суровая девочка… — Довольный привлекаю Мари к себе. Правда, наткнувшись на её строгий взгляд, тут же принимаю серьёзный вид. — Слушаю.
— Ты больше не лезешь со взрослыми темами, ясно? — начинает она.
— Принято.
— И не шокируешь ребёнка.
— Договорились, — закатываю глаза. — Аист так аист. Вот она через пару лет удивится.
— Мартышев!
— Молчу-молчу, — пытаюсь скромно потупить глаза. Ну, то есть опускаю взгляд в вырез халата, накинутого наспех на голое тело. Тёпленького, податливого, сладко пахнущего… И вызывающего определённые помыслы! — Ахметова-а… А мы братика вечером продолжим делать?
Она с убитым стоном утыкается лбом мне в плечо.
— У тебя одно на уме!
— Это просто ты неотразимая. Прости меня дурака, а? Кстати, ночью я к тебе не приставал.
— Ты так думаешь?
Вопрос застаёт врасплох. Я, если честно, помню только как разделся и вырубился, едва обняв Мари. Разве что дышал в макушку. Не говоря уже о том, что спящие за себя не отвечают.
— Не помню. Если что-то и было — это всё рефлексы.
— Мартышев, расслабься, — усмехается Мари. — Среди всех твоих безобразий, это самое безобидное… было бы.
Вот обманщица! Сейчас бы её… Эх!
— Зараза, — просовываю пальцы за тонкий пояс, целомудренно завязанный бантиком на тонкой талии. — Но утро тебе понравилось, да?
— Ты серьёзно собираешься обсуждать это сейчас? — левая бровь Ахметовой медленно ползёт вверх…
Меня тактично сдувает с кухни!
— Опачки… Ну и куда ты такая красивая собралась?
Слегка теряюсь перед представшим передо мной зрелищем.
Кнопка уже полностью переоделась и теперь деловито натягивает шапку.
— Мне надо к Костику.
Мари подныривает под мою руку, но тоже застывает в растерянности.
— Зачем?
— Ма, он сказал, что мы дружим… А потом… поцеловал! — сердито сопит Ксюша. — Всё теперь. Жди лялю!
Никак не решу, то ли мне плакать, то ли смеяться, то ли всё-таки схватиться за голову.
— Прям поцеловал? — уточняю с улыбкой, не сумев окончательно справиться с распирающим меня весельем.
— Да! Вот так! — Она вытягивает губы дудочкой и возмущённо тычет пальцем себе в щёку. — Вот сюда! Сейчас я ему покажу!
— Ксень, не паникуй. — Запускаю пятерню себе в волосы и хорошенько дёргаю, пытаясь заставить мозги быстрее соображать. — Дети бывают только у больших девочек.
— Мама говорит, что я большая, — бурчит она, засеменив в прихожую. От негодования не с первой попытки попадает ногой в ботинок.
И что тут скажешь?
Труба Костику.
Я представить себе не мог, что быть родителями так сложно. Мозги кипят и плавятся, а правильных слов, вот чтоб наверняка быть понятым, хрен подберёшь. Ошарашенным взглядом прошу совета у скрестившей руки на груди Мари.
Мари ответной усмешкой ясно даёт понять, что никаких советов мне давать не будет. Что-то вроде: «Раз умный такой, выпутывайся сам». На этом наш бессловесный диалог заканчивается, но уже через мгновение, когда Кнопка берётся за второй ботинок, становится ясно: Костю нужно срочно спасать. Не сегодня так в садике она с него шкуру спустит.
— Ксюша, посмотри на меня. — Беру её за руки. — Я взрослый?
Она нехотя поднимает на меня глаза.
— Взрослый.
— Умный?
— Умный, — кивает после небольшой паузы.
— Давай сделаем так… — вздыхаю, осуждающе глядя на пытающуюся замаскировать смех кашлем Мари. — Продолжим этот разговор, когда придёт время. А с Костиком я сам по-мужски поговорю.
Кнопка снова кивает, хотя многообещающая улыбка прямо кричит о том, что мальчишке всё равно несдобровать.
— А как ты узнаешь, что время пришло? — моментально переключается ребёнок.
Опустившись на корточки, перехватываю маленькую ступню малышки и помогаю ей обуться.
— Мама поймёт. А пока у меня крутое предложение, — быстро перевожу тему, пока мне на голову не сошла очередная лавина неловких вопросов. — Поехали все вместе к твоему деду.
— А Амиль?
— Амиль… сейчас занят. Пусть выздоравливает. Чего зря деда пугать?
— Не пойми меня неправильно, Мартышев, но мы пока не можем принять твоё предложение. У нас дедушка старой закалки. А тут, как бы сказать… — Мари стучит пальцами по губам, шифруя разговор не для детских ушей в понятную мне аналогию. — Вот посадил человек саженец и пошёл своей дорогой. Другие деревце поливали и выпалывали сорняки. А потом, когда деревце выросло большим и раскидистым, он вдруг решил вернуться
