их и покончить с войной. Всё, что нужно сейчас, — быстро переменить план. Вместо одновременного удара, по «Алым» и «Маскам» придётся ликвидировать сначала «Масок», прямо тут, на улице, а уж потом — «Алых».
Я дал приказ начинать.
Это был захватывающий момент. У меня... случилась эрекция. Не знаю почему.
Мы схватились в середине улицы, наша разведка доносила, что у «Масок» прекрасное вооружение, но я даже не ожидал такого сопротивления от них. Оружие у них наисовременнейшее. Я всегда подозревал, что они заодно с кликой на Калмс-Пойнте, и оружие, которое они применили сейчас против нас, подтвердило мою мысль, что та клика обеспечивает их полностью. Иначе откуда же они могли достать такие боеприпасы? Несмотря на их оружие, всё-таки у нас был численный, перевес, и в первые же минуты сражения у них человек шесть-семь уже лежали на земле, в крови, и курток даже не видно было.
Но мне бы надо было почувствовать, прямо с той минуты, когда Пуля их заметил, что что-то тут не то. Мало их было — вот что! Если бы это было полномасштабное нападение на клуб «Алых», то почему «Маски» бросили туда только около десятка людей? Мыто шли по улице отрядом в тридцать четыре человека. Неужели «Маски» недооценивали мощь «Алых»? Нет, не могло такого быть. Разведка у них не хуже нашей, и они не могли не знать, что «Алые» —очень сильный клуб. Так почему же такая небольшая ударная группа?
И ответ для нас был полной неожиданностью, хотя теперь, если подумать, это был очень хороший военный план. Я всегда воздаю должное, и «Маски» спланировали отличный ход, прямо скажу — просто отличный. Это была атака с обоих флангов, вот в чём суть. Они собирались нанести удар по клубу с двух сторон. Первая группа, которую мы и встретили на Гейтсайд-авеню, видимо, должна была ударить по главному входу в здание. А вторая — та, что двигалась по Делани-стрит, —должна была, как я думаю, проникнуть в здание через боковую подвальную дверь. Но случилось то, что они увидели, как мы сражаемся с главной ударной группой на Гейт-сайд, и тут же они взяли нас в клещи: впереди группа на Гейт-сайд, с которой мы дрались, а сзади — группа на Делани. Вот это было скверно. Оставалось только одно, и очень рискованное, решение, но мы его приняли. Мы вбежали в здание.
Пуля и ещё шестеро наших прикрывали тыл, засев в подъезде и стреляя на улицу, не давая тем подойти, а мы побежали вверх по лестнице, чтобы схватиться с «Алыми». Первый «Алый», кого мы встретили, был паскудный чёрный мальчишка — Джереми Аткинс, ихний юниор и брат Люиса Аткинса, с кем мы разделались неделю назад. Он бежал вниз по лестнице, наверное, посмотреть, что там за шум на улице, и Малыш Энтони мгновенно скосил его тремя выстрелами, и он покатился по лестнице вниз головой, и мы все расступились, а Док ещё пнул его в рёбра, когда тот свалился у подножия лестницы.
На площадке вверху стоял сам Силач. Вы знаете, я был без оружия, я уже не раз это повторяю. Я знаю, что вы мне не верите, но это абсолютная правда. Я был безоружен. Не я застрелил Силача. Я не знаю, кто это сделал. Кто бы ни сделал, он стрелял изумительно. Две пули получил Силач между глаз, одна прямо над другой раз, раз — две аккуратные дырочки между глаз, просто изумительно. Он тут же упал. Мы перепрыгнули через него и вбежали в большую комнату, где они собираются, где всё пропахло негритянским потом и мочой. Они все кинулись бежать, поняли, что это налёт и их сейчас уничтожат. Дока ранили как раз, когда я услышал сирены. Ему прямо в живот попало. Все стреляли, кричали и выбегали наружу, наша цель была по, кончить с войной, а совсем не попасться и потом гнить в тюрьме. Все выбегали, сбивая меня с ног. Док пытался, подняться. Он руками зажал себе кишки. В него выстрелили из очень большого калибра — наверное, 45-го, ниггеры обожают большие пушки. Он повалился на меня, я старался его поддержать, но он весь в крови, скользкий, и руки у меня все в крови, и тут я услышал, что крикнули: «Полиция! Всем оставаться на местах!». Ну тут вы появились, надели мне наручники и доставили сюда.
Так что, если вы спрашиваете меня, почему я это сделал, я сам хочу спросить вас. И первое: почему я сделал это? Почему я старался добиться мира в районе? Почему я старался положить конец этой войне, которая шла между кликами бог знает сколько лет? Почему я пытался сделать это с честью и не уронить наше имя? Почему я пытался очистить улицы от двух клик, которые были опасны, может быть, и для всего города? Если вы задаёте мне этот вопрос, то ответ от меня вы уже получили.
Я сделал это потому, что я президент. Вот почему. Я избранный вождь, и на мне лежит ответственность за людей, которым я служу.
Вот и всё. Всё, что я должен сказать.
Рэндола Нэзбита вывели из отдела в наручниках.
Он шёл с высоко поднятой головой и с этой стандартной телевизионной улыбочкой на лице. В конце коридора он повернулся и резко выбросил руку вверх, как бы прощаясь с детективами.
— Он даже не понял, что он наделал, — сказал Клинг.
— Он никогда не поймёт, — ответил Карелла.
— Присяжные ему растолкуют.
— Да. Благодарить надо бога, что есть присяжные.
Майер Майер взбегал по лестнице, когда полицейские сводили вниз Нэзбита. Он ворвался в комнату, сбросил пальто и шляпу и жизнерадостно спросил:
— А кого это увели?
— Президента, — ответил Карелла. — Внизу в камерах полно его подданных. И у Бруэна в один-ноль-один тоже всё забито. Там две другие банды упрятаны. Еле помещаются в двух участках.
— Вон оно как! — удивился Майер. — Что же он натворил?
— Решил навсегда покончить с войнами, — сказал Карелла.
— А ты откуда вдруг явился? — спросил Клинг.
— О-о, только что отобедал, да не один, а с писателем!
— Отобедал?! Да ты взгляни на часы! — Клинг выразительно кивнул на стену. Было двадцать минут двенадцатого.
— Именно отобедал. А ресторан-то какой, роскошь! А потом ещё долго ходили с ним по Холл-авеню, разговаривали. Я ему всё объяснял, что думаю насчёт связи телевидения с преступностью
