госпитале, куда его в беспамятстве доставили с аэродрома, хирург не рискнул извлечь пулю из головы и отправил дальше в Минск. К тому времени город только что освободили. Врачи, удалившие кусок свинца, опасались, что им не удастся полностью восстановить раненого.
Узнав из своих источников о тяжелом состоянии капитана Чепракова, своего старинного товарища, Поликарп Матвеевич Федулов приложил все усилия, чтобы дальше его вел один из лучших военных хирургов страны, профессор Зорин. В сочинский госпиталь, где и служил военврач, раненого доставили самолетом. После повторной операции, которую лично проводил Зорин, все функции организма стали быстро восстанавливаться. Даже зрение удалось почти полностью сохранить. И только когда ухудшалась погода или случалось понервничать, Федор Иванович испытывал сильную головную боль, иногда до рвоты, да в левом глазу начинало двоиться.
Остановившись перед дверью, майор Чепраков оправил на себе форму, провел рукой по голове, прикрывая прядью волос страшные рубцы на лбу и виске, и утопил кнопку звонка.
Увидев супруга, женщина от неожиданности на мгновение застыла, затем, охнув, бросилась в его объятия. Огрубевшие от тяжелой заводской работы ее пальцы коснулись рубца на виске. Целуя лицо любимого человека, она не сдерживала слез, приговаривая: «Вернулся!.. Живой!..»
Они проговорили почти всю ночь. Утром, осторожно, чтобы не разбудить спящего сына, майор Чепраков покинул квартиру и отправился по адресу, указанному в письме, которое ему в Сочи передал капитан Вовк. В конверте находился пропуск, выписанный на его имя полковником Федуловым.
Шагая по улицам пасмурной осенней Москвы, Федор Иванович пытался сосредоточиться на предстоящей встрече, но перед глазами всплывало светящееся любовью лицо жены. Он не знал, как долго пробудет в Москве. Война идет, и он на ней солдат…
Войдя в кабинет Федулова, секретарь доложил:
— Товарищ полковник, прибыл майор Чепраков!
Услышав фамилию, Поликарп Матвеевич встал из-за стола и двинулся навстречу:
— Пусть войдет!
Несколько мгновений они стояли друг напротив друга, не проронив ни слова. Два боевых офицера, чья дружба зародилась еще в годы учебы в военном училище, которое они оба блестяще окончили.
— Да, потрепала тебя война, Федор! — первым заговорил Поликарп Матвеевич, протягивая руку.
— А вы совсем не изменились, товарищ полковник! — крепко пожимая ее, ответил Чепраков.
Брови Федулова взлетели вверх.
— С каких это пор мы с тобой на «вы»?
— Положено так, — показав глазами на его погоны, подчеркнул майор. — Субординация!
Поликарп Матвеевич обеими руками схватил старого приятеля за грудки и притянул к себе.
— А я гляжу, ты все такой же ершистый? — вымолвил он и трижды, как положено по русскому обычаю, расцеловав в обе щеки, шутливо оттолкнул от себя.
— Прости, Поликарп. — Федор Иванович оправил на себе гимнастерку. — Думал, жизнь и тебя сломала.
— Скажешь тоже… — смутился полковник. Приоткрыв в приемную дверь, он бросил: — Сережа, принеси нам два чая. Если что — меня на месте нет!
— Ты и вправду мало изменился, — продолжал настаивать Чепраков.
Федулов махнул рукой:
— Тоже, знаешь, досталось — во! — отмерил он себе рукой до шеи и вдруг громко, от души, расхохотался: — Нам с тобой с самого училища достается! Помнишь, как нас майор Тихомиров невзлюбил? Гонял на занятиях, как сидоровых коз! М-да… — Лицо полковника посуровело. — Убили его фашисты. Раненым попал в плен к ним. Долго пытали на глазах других наших солдат и офицеров, а потом закололи штыком. Так и умер, не проронив ни слова. А на вид таким тщедушным казался.
— Жаль старика, — сокрушенно покачал головой Чепраков, вспомнив их бывшего преподавателя. — В сущности, хороший был мужик, правильный. Настоящий офицер. А то, что гонял… Я его потом часто вспоминал, когда тяжело становилось. Кто знает, если бы не требовательность наших учителей, выстояли бы мы в этой войне?
Поликарп Матвеевич подошел к книжному шкафу, открыл застекленную дверцу и снял с полки початую бутылку коньяка с двумя стаканами.
— Хоть и строго у нас с этим, но Тихомирова мы с тобой помянем! Всех наших помянем, кто ушел. Сколько людей погибло! — вздохнул полковник.
— Сколько еще погибнет…
Плеснув на дно немного коричневой жидкости, Поликарп Матвеевич протянул один стакан Чепракову. Выпили молча, не чокаясь.
— А ведь это ты должен сидеть здесь, на этом месте! — неожиданно проронил Федулов, ткнув пальцем в стол, и его взгляд потеплел. — Ты был лучшим на курсе!
Федор Иванович отрицательно качнул головой:
— Нет, Поликарп. Как говорят немцы: Jeden nach seinem verdienst! Каждому по заслугам!
— Не спорь. После финской войны тебе пророчили высокие должности. В сорок первом, когда нас арестовали, я был уверен, что нам всем грозит участь Тухачевского и его команды. Твоя стойкость тогда многим нашим помогла. Даже военследователь, требовавший подписать донос на генерала, как-то отметил это. Не скрою, мне помогла. Помню, слух прошел по камерам, что тебя особо жестоко пытают. Не знаю, чем уж ты им так насолил, но поговаривали, что до суда не доживешь.
— Ничем особым я их тогда не достал, — опустил голову Чепраков. — Просто, когда понял, что все равно расстреляют как иностранного «шпиона», открыто послал их куда подальше. Я тогда как в бреду был. — Он рассмеялся. — Материл страстно, с чувством! Мне казалось, что так я мщу им за свою погибель.
— Да, редкостной сволочью оказался следак, — скрипнул зубами Федулов. — А все же, Федор, мы с тобой выстояли! Выстояли, никого не предали. Не все так смогли. — Снова плеснув в стаканы, Поликарп Матвеевич потянулся через стол чокнуться. — Знай: я все помню. И друзей не забываю.
Чепраков глубоко втянул в себя воздух.
— Я не осуждаю тех, кто не выдержал, — выдохнул он. — Просто не могу принять обратно в сердце. Что-то в душе оборвалось.
— А принимать-то и некого! — развел руками Федулов. — Практически всех, кто тогда подписал бумагу на генерала Плотникова, расстреляли. Предатели никому не нужны. — Подавшись вперед, полковник заговорщически прошептал: — Попомни мое слово, Федор, скоро все изменится. Дай только войне закончиться.
Не отрывая от его лица прямого взгляда, Чепраков поинтересовался:
— Скажи, Поликарп, ты знаешь, кто написал тогда пасквиль на нас? Твое нынешнее положение позволяет это сделать, было бы желание. И как сложилась судьба генерала Плотникова? Я с тех пор ничего о нем не слышал.
Федулов в задумчивости зажевал верхнюю губу. Высокая должность офицера особого отдела не предполагала излишнюю откровенность, и он давно приучил себя не говорить лишнего. Но ответил. Осторожно, словно прощупывал собеседника каждым словом.
— Нам с тобой, Федор, повезло выжить, а вот генералу нет. Его расстреляли раньше, чем пришел приказ об отмене приговора. Поторопились, сволочи. — Поликарп Матвеевич поднял глаза на стенку напротив, где висел портрет наркома обороны и вождя советского народа, и тихо, точно опасался,
