дал вам генерала, честное слово!
Федор Иванович засмеялся и пожал боевому товарищу руку.
— Говоришь, из Москвы привез? — повернулся он к Вовку.
— По личному распоряжению полковника Федулова.
Услышав знакомую фамилию, Чепраков замер над свертком.
— Это какого Федулова?
— Поликарпа Матвеевича! Начальника 2‑го Управления!
— Поликарпа? — Память на миг перенесла Федора в довоенное время. «Выходит, тогда, в сорок первом, его также отпустили?» — подумал он. Вслух же проронил: — Уже полковник? Молодец!
— Слышал от него, что вы с лейтенантских лет знакомы?
— Бери раньше, с курсантских! Одно время тесно общались. Прекрасный офицер! В последний раз виделись незадолго до начала войны. — Отложив сверток в сторону, Чепраков спросил Вовка: — Что в Москве делал?
Капитан тяжело выдохнул:
— Нас туда вместе с комиссаром Строжевским отправили. Как раз решался вопрос о расформировании большинства партизанских отрядов, в том числе и нашего. Сам Федулов вызывал. Я потом узнал, что именно к нему попал рапорт Строжевского, в котором он нас с вами обвинял в неграмотном руководстве и связанных с этим больших потерях в последней операции. Заодно все былые удачи приписал себе. Очень уж хотелось ему героем стать. А ведь я вас предупреждал, товарищ командир, помните? Говорил, что комиссар — редкостная шкура!
Чепраков отвел глаза в сторону:
— Помню, Виктор, помню.
— Меня сначала в Минске допрашивали, в особом отделе. Потом в Москве. Лично Федулов. Как я понял, он и не дал дальнейшего хода этой мерзкой кляузе комиссара. В общем, Строжевского вернули на гражданку. Будет теперь доносы на своих партийных товарищей стряпать.
— Ты бы, Виктор, потише о таких вещах говорил, — прервал его Федор Иванович, оглядываясь по сторонам. — Времена неспокойные, а люди тут разные хаживают.
Наученный горьким жизненным опытом, Чепраков пытался уберечь молодого товарища от неприятностей.
Вовк перешел на шепот:
— Федулов в первую встречу долго расспрашивал о работе нашего отряда в тылу. На следующий день снова вызвал и приказал собрать новый разведывательно-диверсионный отряд, что я и сделал. Костяк отряда составили наши ребята.
— Как меня нашел?
— Федулов помог. Сделал запрос по госпиталям. После велел лично с вами встретиться.
Оставив офицеров, Сверчок вернулся к кромке воды и стал бросать в море плоские камешки-голыши, стараясь запустить как можно дальше.
— Обижается малой, что в отряд не беру! — кивнув в его сторону, произнес Вовк с некоторой грустью в голосе. — Мальчишка еще. Полковник Федулов приказал отобрать только опытных бойцов, прошедших подготовку и переподготовку.
— У этого, как ты говоришь, мальчишки, двухлетний опыт партизанской войны. Разве не мы с тобой его готовили? Не возьмешь — он снова сколотит отряд из пацанов. Будут рыскать по лесам, выискивая беглых полицаев, пока те не перебьют их всех.
— Я об этом как-то не подумал, — сокрушенно покачал головой капитан. Расстегнув офицерский планшет, он достал запечатанный сургучом желтый конверт и протянул его Чепракову. — Что ж, теперь вы назначаетесь командиром нашего отряда, вам и решать судьбу Цвирко.
— Это что? — вскинул брови Чепраков.
— Приказ полковника Федулова!
Офицер вспыхнул:
— Неправильно это! Ты столько сил положил, чтобы собрать людей, а я на готовое? И только потому, что полковник Федулов мой старый знакомый? Я буду отказываться.
— Отряд собирал я, но возглавлять его вам, Федор Иванович. И должен признаться, я этому только рад. — Вовк не кривил душой, произнося эти слова. — Мы столько всего вместе пережили, кому, как не вам, довериться? И потом, я уверен, что это ваша фамилия спасла меня от навета комиссара Строжевского. Что-то вы значите для Федулова.
Чепраков протянул руку боевому товарищу:
— Виктор, просто если нам выпало и дальше служить вместе, то я хочу, чтобы с твоей стороны не было никаких обид.
— Какие могут быть обиды, товарищ командир? Общее дело делаем.
Офицеры крепко пожали друг другу руки.
— Где вы остановились? — поинтересовался Чепраков, когда они снова зашагали по дорожке.
— Да присмотрели тут неподалеку комнатку у одной бабки. Должен заметить, что цены у местных аховские! — улыбнулся капитан.
— Ну, это как водится… Кому война, а кому сума полна! — согласился с ним майор. — Надолго вырвался?
— Пусть Коля пару деньков на море походит, а там обратно. Обещал лично отвезти его домой, к матери. — Немного помолчав, Вовк добавил: — Акулина на мужа похоронку получила. Оказывается, он еще в сорок втором погиб. Сверчок об этом не знает. Я не решился ему сказать.
— Да, жаль паренька… Скольких мы еще не досчитаемся?..
Вовк подозвал Сверчка. Время близилось к обеду, и офицеры стали прощаться, договорившись встретиться вечером у входа в госпиталь.
— Я все хотел спросить: удалось установить, кто вывел немцев на нас с подпольщиками? — подбежав, неожиданно спросил Николай.
Федор Иванович повернулся к капитану:
— Кстати, этот вопрос и меня интересует! Проводил кто-нибудь расследование?
Вовк досадливо махнул рукой:
— Кто бы этим тогда занимался, Федор Иванович? А теперь, видимо, уже поздно.
— Вот пока вы будете новые задачи решать, найдется и мне чем заняться! — воскликнул Сверчок. — Кто-то же должен искать предателя? А домой я все равно не вернусь. Выйду через Лиду на других подпольщиков, там видно будет.
— Не вздумай! — стал запрещать Чепраков. — Это может быть опасно для тебя.
— В том, что предатель существует, у меня нет полной уверенности, — задумчиво произнес Вовк. — На допросах Матюшин ни единым словом не обмолвился об этом.
— Ничего, выясним! — крикнул Сверчок. — Можно я сначала окунусь, а потом пойдем обедать?
Не дожидаясь ответа, юноша быстро скинул с себя одежду, сбегая к воде.
— Вот упертый, чертяка! — недовольно покачал головой Виктор. — А ведь и вправду опасная затея… Что, если в городе остались агенты абвера?
Через минуту он уже и сам с удовольствием рассекал волны, догоняя все дальше отплывавшего от берега Николая.
8
Москва встретила майора Чепракова холодным проливным дождем и пустынными улицами. Сразу с вокзала он отправился по домашнему адресу, к семье, с которой не виделся с первых дней войны…
Воюя в белорусских лесах, офицер нечасто получал весточки от близких. В отряд почта изредка доставлялась по воздуху вместе с боеприпасами и медикаментами. Зная, как переживает за него супруга, Федор Иванович в ответных посланиях всякий раз сообщал, что служит глубоко в тылу, на Урале. Догадывался, что не поверит, и все же лгал, оправдывая себя: «Ложь во благо — не ложь, а благо». В последний раз он написал жене уже из Сочи. В нем лишь вскользь упомянул о своем ранении, пообещав встретиться в скором времени. Обратный адрес указывать не стал. Опасался, что все бросит и приедет. Позволить себе предстать перед любимой женщиной в немощном состоянии он не мог.
В прифронтовом
