она, а потом серьезным тоном спросила: – Как думаешь, хватит нам на свой дом?
– Понесу в приказ, а там – что оценщики решат. Но, думаю, дворец нам не нужен, а на хороший дом вполне должно хватить. Надо только пораспрашивать у сведущих людей.
– Точно. Попрошу своих подруг узнать, должны помочь. Может, твой полицмейстер знает что.
– Хорошо, при случае поинтересуюсь. Вдруг кто из города уезжает или новое жилье построил?
– Надо молебен заказать Николаю Угоднику, он обязательно поможет, – предложила Мария Дмитриевна.
В Приказе общественного призрения принесенные Иваном Павловичем вещи оценили в четыреста с лишним рублей и спросили, будет ли он их сразу получать или чуть погодя. Он подумал и ответил, что не рискует хранить такие деньги дома, а потому вначале узнает, где можно приобрести необходимый им дом, а потом уже получит деньги. Оценщики выдали ему расписку о получении в залог принесенных им вещей. На поиски дома ушел не один месяц. Тем более что в Тобольск пришло известие о начале войны с Наполеоном и цены на продукты резко возросли, но, что удивительно, недвижимость оставалась пока еще в той же цене, и если бы не случившийся пожар в доме Корнильевых, то возможно их поиски продолжались и дальше.
Глава двадцать первая
…В одну из летних ночей пожар, случившийся в доме Корнильевых, начался с конюшен, где летом ночевал взятый не так давно на службу сердобольным Василием Дмитриевичем тот самый воришка Карась. Позже выяснилось, что он повздорил с надзиравшим за ним дядькой Кондратием и пообещал ему всяческие беды за незначительные придирки к его работе. Впрочем, сам Кондратий оправдывался, говорил, будто тот дрых целыми днями на сеновале, ночами пропадал неизвестно где, а вставал лишь, когда звали к обеду. Видя это, он постращал Карася неминуемой поркой и тем, что выгонит его на все четыре стороны, благо что Василий Дмитриевич не так давно из города уехал. Вот после этого конюшни и загорелись, а Карась исчез неизвестно куда.
Пока выпускали лошадей, которые, почуяв запах дыма, начали тревожно ржать, бить копытами в двери, чем и перебудили сторожей. Огонь быстро охватил крышу конюшен, вспыхнуло сено, а оттуда уже перекинулся на стоящие рядом амбары и уличную кухоньку. Дворня повыскакивала кто в чем был в нижнем белье, бабы лишь выли в голос, а мужики стояли в середине двора, бестолково размахивая руками, уставившись на бушующие вверху языки пламени. Но когда обуглившаяся головешка залетела на крыльцо господского дома, некоторые из них опомнились, подхватили ведра и кинулись к нижней речке, где торопливо зачерпывали воду, толкая друг друга, бежали босиком обратно, накалывая ступни, лили куда придется, а потому огонь разгорался все шибче, грозя перекинуться и на соседские дома.
Наконец Кондрат, имеющий, видимо, хоть какой-то опыт в обуздании огненной стихии, где криками, а где затрещинами поставил всех в цепочку, и ведра стали передавать одно за другим, а сам он щедро поливал ближайшую к сараю сторону хозяйского дома.
Под несмолкающий звон привязанного на сошках поверх телеги пожарного колокола и с бочкой, наполненной водой, примчалась команда городских огнеборцев в медных касках на головах, на блестящей поверхности которых играли зловещие языки пламени, в руках они держали ломы и крючья, которыми где с матерками, а то и шуточками, накинувшись на обуглившийся остов конюшни, принялись раскатывать бревна по двору, прижимать к земле, тушить, не жалея привезенной воды, а угли топтать сапогами на двойной толстой подошве, вдавливая их как можно глубже в землю.
Первой выскочила на крыльцо, дико озираясь по сторонам, Агриппина Степановна. Лицо у нее было перекошено от страха, рот открыт, но при этом она не могла издать ни звука, будто до конца не осознавала, что происходит вокруг. За ней вышел в накинутом на плечи халате, оторванный рукав которого был на скорую руку пришит в двух или трех местах и грозился отпасть в любой момент, доставив тем самым хозяину массу неприятностей.
Яков испуганно озирался по сторонам, ища глазами кого-то, пока не увидел, что слуги ведут под руки его мать Марфу Ивановну. У нее неожиданно отказали ноги, которые и раньше ее плохо слушались, пропала речь, и стоять она не могла, потому следом принесли старое кресло, в котором она любила всегда сидеть у стола, и поставили его возле самых ворот, подальше от огня, куда усадили и саму главу семейства. Долго не могли найти Дмитрия Васильевича, который, как оказалось, закрылся в библиотеке и не желал оттуда выходить. Пришлось взламывать дверь и чуть ни силком выводить его из дома. Вспомнили о старинной иконе в серебряном окладе, и едва успели ее вынести во двор, как огонь, несмотря на все усилия дворни и пожарных, перекинулся с крыши, пробежав по чердаку внутрь дома, где тут же затрещала старинная мебель, словно оплакивая свою кончину; начала громко лопаться дорогая фарфоровая посуда, выстреливая разноцветными осколками через окна во двор. Люди, побросав ведра, отскочили подальше, прикрывая руками лица от огня и летевших на них искр.
В учительском доме, когда среди ночи послышался звон пожарного колокола, в испуге проснулась Паша, хорошо помнившая, как у них в деревне когда-то в пору ее детства разом сгорело до десятка домов. Она разбудила Марию Дмитриевну, указывая рукой на отсвет огня в одном из окон. Та почему-то сразу подумала о родительском доме, словно давно ждала этого и попыталась рассмотреть через окно, далеко ли от них где-то бушует пожар. Треск и шум от лопающихся на огне бревен долетал и до учительского дома, вселяя тревогу во всех его обитателей.
Следом проснулся и Иван Павлович, быстро оделся, кинул взгляд на детскую кроватку, где мирно спала, чуть посапывая, их трехлетняя дочь, а потом, не говоря ни слова, он легко определил, где находится очаг пожара, и решил подойти поближе к нему, чтоб определить, докатится ли огненная стихия до гимназических построек.
Не предупредив жену, он пошел по улице, опережая толпы зевак, обычно спешащих поглазеть на чужую беду. Так уж устроен человек: ему всегда не хватает собственных горестей и потерь, и он, словно желая пополнить их, трепетно взирает на соседа, лишившегося в одночасье всего нажитого и обретенного за долгие годы упорного труда. Вряд ли среди них можно найти хоть одного злопыхателя, радующегося случившемуся, но при том не скрывающего свое любопытство, когда большинство рядовых людей спешит на пожар или к месту казни преступника, словно какая-то колдовская сила гонит их туда. А может, это обычное сострадание, когда каждый из
