уволили, накормила его чем попало, предварительно не проверив, и у мальчика случился понос, а потом он как-то быстро угас и, промучившись два дня, отошел в мир иной. Мария Дмитриевна еще как-то сдерживала слезы, крепилась, а вот Иван Павлович был безутешен, заперся у себя в комнате и отказывался выходить. Когда возвращались с кладбища, он сказал, ни к кому не обращаясь:
– Никогда не думал, что именно с моим ребенком может такое случиться. За что? В чем мы провинились перед богом?
Мария Дмитриевна не знала, что ему ответить, и лишь крепко сжала руку мужа, думая, сколько еще подобных испытаний им предстоит перенести. Она невольно вспомнила, что и ее родители вот так же теряли одного за другим своих детей и то, что они с братом выжили, это и есть ответ бога на вопрос Ивана Павловича: не всем, далеко не всем выпадает счастье жить на этой земле. И совсем не значит, что жизнь эта будет счастлива…
В тот же год в один из летних дней Василий Корнильев получил на руки свидетельство об окончании гимназического курса и отбыл в Москву с адресом одного из друзей их семьи. Провожая его, Менделеев напутствовал:
– Не вздумай идти в услужение к кому-то, рано или поздно пожалеешь о том. Определись на государственную службу, желательно в любой департамент, и годков эдак через пять, а то и десять станешь уважаемым человеком в чинах.
– Легко сказать, – вздохнул Василий, – но не станем загадывать, тут как повезет.
– И вот еще что, – смущенно добавил Менделеев, – не мое это дело, но рано не женись. Присмотри невесту из хорошей семьи…
– И обязательно с приданым, – пошутил Василий.
– Есть и другие вещи поважнее приданого. Да ты это не хуже моего знаешь.
– И обязательно пиши, – добавила Мария Дмитриевна, оставившая малютку на руках кормилицы.
– А то как же, больше мне писать некому. Вы уж тут за отцом приглядывайте, не бросайте его. Он ведь как ребенок, если один останется – пропадет.
– Можешь не переживать, – заверила его сестра, – если своим домом обзаведемся, то возьмем его к себе обязательно. Так всем спокойнее будет. Бабушка совсем плоха, неизвестно сколько проживет. А на Якова с его женушкой никакой надежды.
На том и расстались, понимая, что увидеться им придется не скоро.
После рождения сына Мария Дмитриевна перестала посещать вместе с мужем собрание у полицмейстера. Да и Иван Павлович заглядывал туда изредка, и то лишь для того, чтобы сыграть партию в шахматы. Карты он не любил, помня отцовские наставления никогда к ним не прикасаться. На собраниях у Ольховского последнее время велись разговоры о том, будет ли война с французами. Одни не верили, что Наполеон решится на это, но военные в один голос утверждали, что войны никак не избежать, тем более, что из Омска и других сибирских городов на запад все лето шли военные полки. Поговаривали, что и тоболякам могут в любой момент отдать приказ к выступлению. Ждали подорожания продуктов и недвижимости.
Менделеев слушал эти разговоры и думал, что ему рано или поздно следует подумать о собственном доме и сделать это надо как можно скорее. Житье в учительском доме оказалось не так-то просто. Правда, Мария Дмитриевна пока молча сносила все неудобства, понимая, что жалованья мужа не хватит на исполнение их мечты, о которой они предпочитали молчать, но от этого исчезнуть сама собой она просто не могла.
Во время одной из встреч с Рассказовым Иван Павлович как-то спросил у него совета. Тот обещал подумать, а в другой раз посоветовал ему обратиться в Приказ общественного призрения, через который шло финансирование гимназии. Менделеев сообщил о том жене и увидел, как ее глаза засветились надеждой, и она, не сказав ни слова, горячо чмокнула его в щеку. Это окончательно убедило его в необходимости получения ссуды. Другого пути не было.
Но оказалось, что для получения денег требовался залог в виде ценных вещей. Он написал на родину отцу, и тот вскоре прислал ему наперстный золотой крест, хранившийся в их семье с незапамятных пор. Иван Павлович поинтересовался у местного ювелира его ценой, и тот, положив крест на весы, взвесил его, проверил чистоту пробы, после чего долго шевелил губами, производя подсчеты. И наконец, назвал примерную цену. Однако даже на покупку небольшого домика тех денег было недостаточно.
Когда он сообщил об этом жене, та выслушала его молча и спросила:
– А если мы все же соберем нужную сумму, то когда сможем вернуть?
– Трудно сказать. Скоро мне обещали чин титулярного советника, это хоть небольшая, но все же прибавка к жалованью. Возьму дополнительные уроки, тем более директор уже не раз говорил мне об этом. Будем возвращать деньги постепенно, может, через год-другой сможем вернуть долг.
– Хорошо, мне тоже надоело казенное жилье, хочется обзавестись своим и чувствовать себя хозяйкой. Что бы ты сказал, если мы заложим мое приданое?
– Да я как-то забыл о нем, – ответил он.
– Зато я помню…
С этими словами Мария Дмитриевна открыла кованый сундук, переложила лежащие сверху вещи и достала с самого дна резную деревянную коробку, что Менделееву вручили в день ее помолвки. Но тогда он как-то постеснялся открыть ту коробку и узнать, что находится внутри, а потом за всеми хлопотами попросту забыл о ней.
Маша достала из специального отсека, находящегося внутри сундука, небольшой ключик и открыла коробку. Раздался мелодичный звон, крышка распахнулась, и солнечные лучи, пробивавшиеся через окно, высветили золотую табакерку, на крышке которой была нанесена мастером насечка в виде головы льва.
Иван Павлович осторожно взял ее в руки, подержал и спросил:
– Откуда это чудо?
– Бабушка говорила, будто когда-то мой дед привез ее из Китая. Он не курил, но, когда был в хорошем настроении, клал в нос щепотку табака и громко чихал. – И она со смехом показала, как он это делал. А потом добавила:
– Но это еще не все. Вот действительно ценная вещь. – И с этими словами достала из той же шкатулки нитку жемчуга и примерила ее себе на шею.
– Как тебе она к лицу! – воскликнул Иван Павлович. – Почему ты никогда не надевала его?
– И куда я в нем? На кухню? Или в дом твоего полицмейстера?
– Хотя бы так…
– Не хочу. Вот когда будем жить в Москве или Петербурге, то надену в оперу или на бал. А так – не вижу причины.
– Смотри сама, – согласился Иван Павлович, – ты и без украшений чудно выглядишь.
– Да я и не сомневалась. Другой такой нет, – отшутилась
