сознание. Интересно, так же страшно было Светке или нет, успел я подумать. Это были совершенно ненужные мысли, но они заставили меня собраться.
Жорик сопел и сквернословил шепотом. Это он делал зря. Опомнившись, я зафиксировал его запястья и хорошенько сжал их. Как уже говорилось, пальцы у меня довольно сильные. Медленно, не сразу я оторвал его руки от своей шеи. Изо рта у него воняло. Возможно, это добавило мне сил. Напрягшись, я коротко и точно ударил его лбом в побитый нос. Сдавленный вопль раздался в ответ. Руки на моем горле ослабли. Жорик обмяк и мешком повалился на пол. Похоже, от боли он потерял сознание.
Я недолго радовался победе. Вопль моего врага был услышан: снизу уже поднимался охранник. Повинуясь инстинкту, я метнулся вверх по лестнице, в темноту. На верхней площадке чуть не опрокинул какие-то ведра; дернул ручку чердачной двери, но та была заперта на висячий замок. Тогда я замер, прислонившись спиной к стене.
– Ну, что тут еще, – спросил охранник внизу. Присвистнул и умолк. Садовский промычал что-то невнятное, затем на несколько минут стало тихо: кажется, охранник говорил с кем-то по рации. Луч фонаря лениво скользнул по стене в полутора метрах от меня, скользнул и убрался. «Ну ладно, жду», – расслышал я.
Не прошло и двух минут, как к охраннику прибыло подкрепление – еще один мужик в камуфляже, должно быть, с проходной у ворот. Вдвоем они подняли Жорика на ноги и поволокли куда-то вдоль по коридору. Я понял, что другого шанса не будет.
Замерев на границе света и тени, я выждал пару мгновений и бросился вниз по ступенькам.
Как я и ожидал, на посту никого не было. В застекленной будке мигала красная лампочка сигнализации. Там же, на спинке стула, висела темно-синяя охранницкая куртка с нашивками. Перегнувшись через бортик, я сорвал ее и торопливо надел: это было секундным озарением.
Я толкнул входную дверь и бросился по лунной дорожке через сад к воротам. Босиком бежать было непривычно, и мелкие камушки впивались в ноги, но я уже видел, что в ярко освещенной будке проходной никого нет; это было неслыханной удачей. Вот и Жорик сгодился для нашего сюжета, подумал я на бегу. Тимур был прав, и эту историю пора было заканчивать.
За оградой я не сбавлял скорости. Пробежав наугад несколько безлюдных дворов и переулков между одинаковых с виду «сталинок», я выскочил на широкую улицу – это оказалась улица Космонавта Волкова, и я ненадолго задумался о том, что его-то история завершилась куда жестче, и мне грех жаловаться. Мимо неслись машины, и я сообразил, что в таком виде – без обуви, но в форменной куртке – выгляжу крайне подозрительно. Когда рядом тормознула белая «приора», я едва не рванул прочь. Но человек за рулем (в точно такой же куртке) опустил стекло и понимающе ухмыльнулся. Я уселся и назвал адрес.
* * *
– Не, Серый, ну ты молодчик, – радовался за меня водитель.
Четверть часа я растолковывал ему, кто я по жизни и почему иду по ней босиком. В рассказе фигурировали упыри-начальники, клиенты-сволочи и чей-то затянувшийся день рождения. Клянусь, это была не худшая моя роль! Под конец пути добрый чувак проникся ко мне необъяснимым доверием. Походя я вырисовывал такие подробности из быта охранников, которые поразили бы любого видавшего виды питерского сценариста, – но водила только согласно кивал. Я понял, что в очередной раз создал правду из вранья, потому что больше ее создать было не из чего.
– Так кто, ты говоришь, у тебя в Склифе-то? – спросил мой новый друг.
– Брат, – коротко сказал я.
Водитель умолк, серьезно взглянул на меня и больше расспросами не донимал.
Мимо летели фонари. Светало; на фоне сумеречного неба всплывали биллборды с рекламой нового сезона «Фаста». Мне казалось, что это неспроста. Несомненно, был символом и скромный указатель:
ТЕАТР «СОПРИЧАСТНОСТЬ»
м. «Красные ворота»
Буквы были напечатаны неровно, и слово «сопричастность» само собой разделилось на два – словно призывало читателя к воровству чьей-то частной собственности. Кроме того, меня внезапно замутило от слова «театр». На всякий случай я закрыл глаза. И открыл их, когда «приора» затормозила у приемного отделения НИИ Скорой Помощи.
Луна отражалась в стеклах. Под красной вывеской у проходной толпились девчонки и молодые люди, числом не меньше пятидесяти. Они держались кучками и переговаривались. Сразу несколько звонили кому-то – синхронно, так что было похоже, будто они набирают друг друга.
У трех или четырех школьниц в руках я заметил твои портреты. Они держали их бережно, как матери держат фотки заключенных на митинге у «Матросской Тишины». Молодой милицейский сержант, что маячил в сторонке, изрядно нервничал. Пряча лицо, он говорил по телефону. Должно быть, вызывал подкрепление.
Водитель поглядел на меня удивленно:
– Что тут еще за сходняк?
Я не ответил.
– А, знаю, – сказал он. – Вон фотки, смотри. Это же пацан из сериала, который на «мерсе» убрался. Дочка просто рыдала. Не понимаю, чего они в нем такого нашли?
В это время из дверей приемного отделения вышли двое медиков в голубых халатах. Скорым шагом, почти бегом они приблизились к ожидающим. Их мигом окружила толпа.
Сообщив что-то тем, кто ждал новостей, люди в халатах разом развернулись и пошли обратно. Их тянули за руки, требуя подробностей. Они улыбались на ходу. Отшучивались. Показывали пальцем на какие-то окна.
Тотчас же какая-то девчонка со смехом полезла в сумочку. Присела и аккуратно вывела губной помадой на асфальте алое сердечко – да не сердечко, а сердчище, громадное, метра два шириной, чтоб было видно издалека.
Нет, ты не был один в этом городе.
Я оглянулся: со стороны метро спешили новые поклонницы. Десятка два, не меньше.
– Поехали отсюда, – сказал я водителю.
– А что так?
Я пошевелил босыми пальцами ног. Непонятно было даже, на что я надеялся. Моя эскапада с самого начала не имела смысла.
– У них сегодня день неприемный, – сказал я.
– Ну, как знаешь. А куда теперь?
Я размышлял всего несколько секунд.
– Тут рядом, – сказал я. – К Ленинградскому.
Часть третья
Глава 1. Снова бункер
«Бункер» ничуть не изменился с той поры, когда я был здесь в последний раз. Вот разве что разбитый прожектор исправили, да еще повесили на видном месте красивый алый огнетушитель.
Не слишком изменились и люди. Все так же девочки-младшекурсницы сидели на полу у самой сцены; мальчиков было меньше; сказать по правде, зал
