забеспокоился мужчина и внимательно заглянул мне в глаза.
— Всё не так, Платон, — всхлипнула я, и меня затрясло в рыданиях. А холод усилился, поднялся ветер, пронизывая тело и леденя душу, остужая меня и отрезвляя.
— Но нам же хорошо вместе. Подумать только, мы снова вместе, Марта! — Плутоний радовался, как ребёнок, восторженно пританцовывая и вовлекая меня в свой танец.
Но я не сдвинулась с места, задеревенела и закрыла глаза, спасаясь от райского наслаждения…зыбкого наслаждения…иллюзии, что мечты нарисовали в моём разрозненном сознании.
— Уходи, прошу тебя, — взмолилась я, — я не хочу новой боли.
— Золушка моя, ну-ка открой свои прелестные глазки и посмотри на меня, — Платон тихонько затряс меня.
— Нет, не надо, хватит обмана, хватит миража, хватит запутывать паутину собственной жизни, — я скинула со своих плеч мягкие и тёплые руки мужчины и попятилась назад, не глядя, наощупь.
— Открой глаза, я сказал, — потребовал Платон тоном, не терпящим возражений, — что с тобой происходит? Очередные сумятицы?
— Не может быть, — я открыла глаза, полные горячих и горючих слёз, — за что мне это?
— Смотри на меня, смотри на меня, Марта, — мужчина взял мою руку и принялся аккуратно притягивать к себе, не отводя своего взгляда от моего, точно боялся потерять зрительный контакт, остерегался, что я опять отступлю, — что изменилось? Что тебя гложет?
— Сон, Платон, — я вскрикнула и непроизвольно сжала ладонь любимого.
— Какой сон, — не понял он, — ааа, тебе снятся дурные сны? Вспомнила, что снилось? Если сон скверный, надо о нём рассказать. Поделись со мной.
— Ты издеваешься? — я выдернула свою руку и осела на пол, закрываясь руками, прячась от своего подсознательного искушения в лице соблазнительного, такого же юного и непозволительного мне Платона.
— Я серьёзно, — он присел рядом, нахмурился, я бы сказала, слегка разозлился, — а вот ты издеваешься надо мной. Что, по праздной жизни с Липатовым соскучилась, раз гонишь меня? — глаза любимого вспыхнули яростным огнём, а я замолчала, не зная, что ответить.
Мой добрый волшебник выглядел безумно злым, устрашающе. Я перестала плакать и быстро заморгала. Я понимала, что Платон мне снится, и его не стоит бояться. Но мужчина смотрелся весьма реалистично, и целовались мы чересчур чувственно и натурально. Со мной ни разу не было такого, чтобы я не ощущала разницу между сном и явью. Мужчина тем временем навис надо мной, прижимая меня плотно к полу, расставив капкан своих рук по бокам от моих плеч.
— Ну, — допытывался Платон, — нечего сказать в своё оправдание? Если разлюбила, так и скажи. Будь честной. Ты же такая праведная моралистка, радеешь за правду.
— Почему я должна что-то объяснять видению из сна, — выпалила я, — тебя не существует, тебя нет, — снова закрыла глаза, спасаясь в неведении, догадываясь, что сон продолжится, нравится мне это или нет.
— Сон, говоришь, — усмехнулся мужчина, — а так?
Плутоний жадно завладел моими губами, жарко целуя, и каменным, раскалённым мужским телом подмял меня под себя, заставляя отбросить сумятицы и подчиниться ему.
Глава 32
— Ох, — выдохнула я, переводя дыхание, и начала подниматься, прижимая к себе простыню.
— Куда? Вернись! — потребовал Платон, заваливая меня обратно на своё влажное, разгоряченное тело.
— Пусти, я пить хочу, — запротестовала я и принялась отползать от любимого.
— Не-а, не пущу, — мужчина перевернулся, и я снова оказалась обездвижена под ним, — я, может, тоже не утолил свою жажду.
— Тем более, — уцепилась за возможность ретироваться и прийти в сознание после…такого, — давай прервёмся, попьём, отдышимся, успокоимся и поговорим в конце концов серьёзно.
Но Платон и не думал сдаваться, и отпускать меня, проводя требовательно ладонью по моей груди, опускаясь на живот и ниже. Я скрестила ноги и рукой зажала себя там. Да, в отнюдь не юные лета мне до сих пор стыдно называть некоторые вещи своими именами. Для меня слово «секс» то под запретом, и произношу я его шёпотом, чтобы никто не услышал и не отругал за сквернословие. А вот для моего Платонова-Волгина запретов нет.
— Или ты сама откроешь свою долину, и я утолю жажду по тебе, — любимый продолжает попытку вторжения своей шаловливой рукой в меня там, второй лаская грудь, — или буду тебя щекотать.
— Нет, — пискнула я, и мы оба звонко рассмеялись, — только не пытки щекоткой.
— Да, — он таки протиснулся одним пальцем между моими сжатыми руками и хитро улыбнулся, целуя меня в плечо.
— Нет, — тщетно запротестовала я, понимая, что опять капитулирую перед натиском Платона, изголодавшись по нему, его телу и нашим прелюдиям, — я боюсь щекотки, это запрещённый приём.
— Именно, ревнивица моя, — мужчина соединил пальцы наших рук, опуская их ниже и надавил на мой чувственный бугорок.
— Платон! — вырвалось у меня со стоном, и я расслабленно разжала руки, подаваясь вперёд к любимому.
— Да? — Плутоний остановился и лукаво прищурился. — Не нравится, моя Золушка? Мне вернуться к идее с щекоткой?
— Боже, нет, — я сама схватила руку мужчины, возвращая назад, требуя его продолжить ласку, — мой волшебник, поколдуй ещё пожалуйста. Мне так хорошо с тобой.
— Поколдую, если признаешься.
— В чём, Плутоний? — взорвалась я, объятая непристойными, новыми и несвойственными для меня желаниями.
— Признавайся, ревновала меня, строптивая и вредная, Марточка? — прохрипел он мне на ухо и укусил за мочку.
— Ай, — взвизгнула от удовольствия, — ревновала безумно. И как ты мог с Ней связаться? Она же, Она.
— Тсс, — Платон приставил палец к моим губам, — ты оставила меня одного слишком надолго, не делай так больше, любимая.
Я потянулась к Платону за поцелуем, и он не заставил меня ждать, подтягивая к себе и впиваясь своими губами в мои.
— Ах ты ж, какая распутная девица, оказывается, — проворковал Плутоний, гладя меня по спине, когда мы оба лежали, тяжело дыша, после занятий любовью.
А я тихонько пустила слезу и закусила губу, сдерживая себя, чтобы не наговорить мужчине лишнего на эмоциях. Но он почувствовал нахлынувшую на меня скованность и грусть и развернул к себе.
— Эй, ты чего? — каре-голубые глаза заволокло встревоженной нежностью, и я заплакала в голос.
— Ничего, — всхлипнула, закрывая лицо руками.
— Я вижу твоё ничего, сейчас оно как выйдет из берегов да затопит нас, — пошутил Платон, и я убрала руки от лица, улыбаясь от умиления.
— Другое дело, — мужчина поднял меня за подбородок, — слава Богу, твоё одухотворённое лицо просияло. Тебе не пристало плакать, Марта.
— Одухотворённое, как же, — воспротивилась я, непроизвольно вспомнив венчание с Леонидом.
— Блин, Ильинская, ты реально хочешь испортить такой момент воспоминаниями о бывшем?
— Я молчу, Волгин, — я попыталась слабо пошутить.
— Так-с, — он опёрся на локоть и выжидательно воззрился на меня, — продолжай.
— Что? —
