А мама схватила со стола нож, подаренный Нилом, и бросилась на него, отчаявшись вымолить пощаду для проклятого сына.
Этим же ножом Рутгер ее и убил. Вывернул руку и всадил нож ей в живот.
Шейла Уайлд рухнула на пол, и мир вокруг десятилетнего Дирка застыл. Случилось что-то чудовищное, непоправимо плохое. Никто больше ничего не говорил и не делал: все молча смотрели на ее неподвижное тело.
— Мама?
Одно короткое слово запустило мир вновь: папа схватил Дирка, вытолкнул в кухонное окно и крикнул:
— Беги прочь! Не останавливайся!
Последним, что Дирк увидел, была спина, которой папа закрывал окно, раскинув руки в стороны. А потом он со всех ног побежал к черному замку, безошибочно определив, что только там и сможет спастись.
Элдрик позже рассказал, что папу тоже убили.
— За что? — ревел Дирк, захлебываясь слезами.
Он шарахался от других Воронов, кусался и царапался при попытках к нему прикоснуться, но в Элдрике было что-то успокаивающее. Взрослое и надежное. Его голос обволакивал, приглушал боль и страх маленького Ворона.
— Не «за что», а «почему», — Элдрик гладил его по голове, — потому что Рыцари и Принц — злобные, безжалостные убийцы. Им никого не жаль, даже детей вроде тебя.
— Но так нельзя… детей не трогают… они же взрослые, а я…
— Они заплатят за это. Никто не должен причинять вред детям в моем городе. Идем, малыш. Теперь я буду твоим отцом, а ты — моим сыном.
Дирк вывернулся из-под его руки. Элдрик говорил что-то глупое и неправильное.
— Я мамин и папин сын, а не твой! Женись и своего заведи!
— Но мамы и папы у тебя больше нет. Значит, ты ничей. И я могу тебя взять себе.
Дирк растерялся. Выходило, что и правда может.
— Зачем?
— Затем, что кто-то должен о тебе позаботиться. Защитить от Рыцарей. Растить. Детям нельзя быть одним, им нужен взрослый. Я буду твоим новым отцом. И убью тех, кто лишил тебя семьи. Согласен?
Дирк шмыгнул носом, соображая. Сам он Рутгера Янга и Прекрасного Принца не убьет, а Элдрик — грозный Великий Ворон. Уж он-то точно справится. Ради этого можно побыть чужим сыном. Не по-настоящему, конечно, так-то он все равно мамин и папин, а не Элдрика. Понарошку. Но вслух он об этом говорить не будет, а то на него рассердятся.
— Ладно. Только ты их обязательно убей! А я тебя буду слушаться. И хорошо себя вести. И помогу булки печь… или чего ты там делаешь.
Элдрик рассмеялся и потрепал его по волосам.
— Уж точно не булки. Но я рад, что мы договорились. Пойдем. Я научу тебя, как жить Вороном. Отныне тебе ничего не страшно. Это тебя все будут бояться.
— Почему?
— Потому, что ты станешь сильнее всех в этом городе.
Рейвен открыл глаза. Ни один из них не выполнил свою часть договора: Элдрик не смог убить Рутгера Янга и Белую Мразь, а он не был послушным ребенком. Но он точно был ребенком любимым и балованным. То, что Элдрик умер ради него, как и мама с папой, было чудовищно, но не вызывало удивления. Родители всегда любили и защищали своих детей. Детям нельзя было вредить. Это было естественно. Странно, что Бернард винил в этом священников, но рисковать жизнью Льюиса Рейвен не собирался.
Пастора Брауна нужно было вышвырнуть из его жизни.
* * *
— Эй, пастор! А ну-ка стой!
Рейвен говорил зло и агрессивно, чтобы жертва сразу поняла, что сейчас будет. Но внутри у него злости не было, и оттого получалось неубедительно. Он и сам это чувствовал, а пастор Браун не проявлял ни малейшего испуга.
— Я тебя слушаю, сын мой, — спокойно ответил он.
— Рот закрой! Никогда меня так не зови, понял? Мой отец — Великий Ворон Элдрик!
— А я думал, Роджер Уайлд. Он был добрым прихожанином. А вот его сын — страшным непоседой. Вечно шалил, скучая на моих проповедях.
Рейвен опешил.
— Откуда ты меня знаешь?
— Мы живем в одном городе. А ты похож на отца. Хотя нрав взял от матери. Шейла часто не могла совладать с гневом, в чем потом каялась.
Рейвен помотал головой.
— Заткнись! Это было давно! Я — Ворон. Ты называл нас тварями смердящими и призывал убивать.
— Я сожалею об этом, — пастор Браун склонил голову, — я заблуждался. Ты простишь меня?
— Нет! Ты должен знать свое место, старый ублюдок! И оно не возле Великого Ворона! Приблизишься к нему еще раз — и я переломаю тебе ноги, а потом брошу в реку!
Пастор Браун внимательно посмотрел на него.
— Тебя прислала Шарлотта. Никак не успокоится. Не потакай ее дурным стремлениям. В тебе нет столько злобы, сколько в ней.
Рейвен расхохотался.
— Шарлотта — горлица по сравнению со мной!
— Мужчины всегда так думают. Женщины этим пользуются. Оставь эту распутницу и найди себе достойную жену.
— Шарлотта — самая достойная, — ощерился Рейвен. Он, наконец, разозлился, как следует. — А ты — кусок дерьма! Я превращу твою жизнь в ад, если не заткнешься и не перестанешь лезть к Льюису!
Он схватил наглого святошу за грудки и собирался как следует встряхнуть, но его внезапно оттащили.
— Не надо бить пастора, — твердо сказал Курт, вставая между ними, — это нехорошо.
— Не лезь под руку, — процедил Рейвен, — а то сам получишь.
— Получу так получу. А пастора бить нельзя.
— Забыл, кому подчиняешься? Отойди в сторону!
— Великому Ворону. А он запретил бить других. Вы нарушаете его приказ, господин Рейвен.
Тот стиснул зубы. Так-то мальчишка был прав. Но пастора требовалось запугать, а он мешал этому.
— Уйди, я сказал!
Курт покачал головой и поднял кулаки.
Рейвен усмехнулся.
— Ну, давай проверим, чему я тебя научил.
Завязалась драка. Рейвен мог гордиться собой: Курт правильно прикрывал голову от ударов и не поддавался на провокации. Но он был слишком крепким, чтобы его можно было вырубить, не нанося тяжелых повреждений. Добраться до пастора Брауна не получалось, и Рейвен потихоньку сатанел.
— Да уберешься ты или нет?! Я все равно этого святошу в землю зарою!
— Не зароешь. Оставь их! И следуй за мной.
Рейвен замер. Оборачиваться не хотелось, но пришлось.
Льюис был в ярости.
* * *
Вначале он залечил синяки и ссадины Курта и отпустил его отдыхать. Потом выслушал пастора Брауна. Наконец сердито обернулся к Рейвену.
— По-хорошему ты не понимаешь, да? Только по-плохому?
Рейвен угрюмо молчал.
— Тебе есть что сказать? Я слушаю.
— Прогони пастора. Он не достоин быть возле тебя.
— Это не тебе решать. А с достойными личностями в
