стащили с нее теплый кофз и обувь, связали веревкой запястья и лодыжки и оставили одну в этом сыром месте, похожем на каменный мешок.
Больше не тронули и пальцем. Шербера знала: не тронут, потому что помнят о случившемся с Хесотзаном и не хотят повторить его судьбу. Но держать ее в холоде, темноте, связанной и почти не одетой они могли.
Они. Шербера заскрипела зубами.
Желтоглазая Дшееш, которую она спасла от насилия, и другой человек, мужчина, голос которого она слышала уже после удара и потому узнать не смогла. Люди и нелюди, которым Тэррик доверял и которые предали его доверие в миг, когда до решающей битвы остался лишь взмах меча.
Шербера надеялась, что вспомнит, чей это был голос. Это будет горькое воспоминание, но она обязательно вспомнит, а пока... ей надо придумать, как выбраться отсюда.
Пальцы скользнули по мокрой веревке, потянули, дернули, но узел был завязан воином — и завязан надежно. И все же она ковыряла его, пока руки не заныли, и бросила попытки, чтобы передохнуть и попробовать еще раз снова.
И снова.
И снова, пока не поняла, что дрожит от холода, и пальцы уже отказываются слушаться и почти не гнутся.
— Проклятье Инифри! — прорычала Шербера совсем как Фир, и будто в ответ на эти слова откуда-то совсем рядом донесся приглушенный стон.
На какое-то мгновение страх потряс ее до самых костей.
Она слышала легенды о хищной, опасной земле, погребающей заживо тех, кто нарушил ее покой. «Чарозем» называли эту землю маги. Земля с зубами, земля, которая ест людей и нелюдей, говорили о ней книги, которые читала им Афалия много дней назад. В далеких краях властители не гнушались пытать чароземом преступивших закон. Сажали их в глубокие ямы, полные костей предшественников, и оставляли так на день, на два, на целую луну Шеле или Ширу — и запертый во тьме, полной человеческих голосов и злой магии, преступник сходил с ума и начинать грызть землю и себя.
А стоило чарозему почуять живую кровь, он тоже отращивал зубы.
Если это он, то ей никогда не выбраться отсюда. Шербера приготовилась умереть, глядя смерти в черные глаза, но стон почти сразу же снова повторился, и теперь она услышала в нем человеческий голос. А когда тьму разрезал взволнованный, испуганный шепот, она уже знала, что с ней говорит не магия, а обычный смертный. Такой же, как она.
— Займир!..
Нет, не такой же. Такая же. Шербера едва удержалась от изумленного вскрика.
— Волета?
— Шербера?.. — В темноте, где-то у самой земли, раздался тихий шорох и новый стон. — Шербера, это ты?
— Это я.
— О, Инифри! — воскликнула Волета с облегчением в голосе, которое тут же сменилось отчаянием. — О, Инифри, это не сон! Мне на самом деле не приснилось!.. Не пинайся, дитя, мне и так сейчас нелегко.
Представив, сколько времени говорящая с ней беременная женщина провела на земле, в холоде и без сознания, Шербера содрогнулась.
— Ты не ранена?
— Нет, но я лежу на какой-то тряпке и... у меня руки и ноги связаны!..— Волета натужно замычала, видимо, пытаясь подняться, но почти сразу сдалась. — Нет, я даже сесть не могу из-за живота. А ты?
— Я тоже связана, но сижу, — сказала Шербера, с новыми силами пытаясь распутать веревку и терпя неудачу. — Проклятье Инифри! Воины восходного войска знают, как завязывать узлы!
Ее уже трясло от холода и все сильнее хотелось сжаться в комок, обхватив себя руками... и руки все сильнее ныли, предупреждая, что еще немного — и пальцы вовсе откажутся сгибаться.
— Я попробую подползти к тебе, — сказала она, вытягивая ноги в промокших настопниках перед собой и упираясь пятками в мокрый каменный пол. — Будет теплее, если мы будем вдвоем... И сможем попробовать развязаться, пока совсем не замерзли. Ты только говори, чтобы я слышала твой голос. Здесь ничего не видно.
— Я тут, лежу у самой стены, — сказала Волета, и Шербера повернулась на ее голос и снова уперлась пятками в пол, чтобы попробовать подтянуть себя в ее сторону. — О, Инифри, нам надо выбираться отсюда, как можно скорее! Нас наверняка убьют, чтобы исполнить это проклятое пророчество!
— Глупцы, — сквозь зубы проговорила Шербера, усилием заставляя себя подтянуться к пяткам и снова выставляя их вперед. — Ты уже не акрай, а мой господин Прэйир сам поклялся убить меня, если придется. Ты видела их лица, Волета? Ты знаешь их имена?
— Нет... — прошептала Волета. — Они подослали ко мне одного из постельных мальчишек, сразу после того, как я вышла вечером из целительского дома. Он сказал, чтобы я сейчас же шла с ним, потому что господин собирает всех акраяр, как собирал до этого воинов. Что он хочет поговорить и с нами перед битвой... — Она помолчала. — Как же я глупа, Шербера. Мне нужно было сказать Займиру или попросить кого-то из акраяр. Он с ума сойдет, когда узнает, что я исчезла.
Шербера вытянула ноги в последний раз, и они уперлись в мягкий округлый живот. Будто в ответ на прикосновение холодных ног ребенок толкнулся — и охватившая ее ярость стала такой сильной, что она едва не решила, что на нее нахлынул карос.
— Я попробую тебя развязать, — сказала она. — А потом помогу сесть и притащу тот мех, на котором лежала. Он дурно пахнет и совсем тонкий, но тебе и твоему ребенку нужно тепло.
Шербера все еще безуспешно пыталась развязать влажную от сырости веревку онемевшими пальцами, когда скрип железа и глухой стук камня нарушил тишину, и большой круглый проход появился в стене, чтобы впустить в их тюрьму двоих мужчин с факелами, за которыми шел третий.
Она закрыла глаза, пряча их от яркого света, но не издала ни звука и не пошевелилась. Волета тоже, и только когда шаги приблизились, и пламя факела стало ярче и теплее, Шербера открыла глаза и уставилась ими в до боли знакомое лицо склонившегося над ней мужчины.
— Ты очнулась, акрай, — сказал Займир, отдавая факел стоящему позади него воину, и воспоминание о его голосе, пусть и запоздало, но все-таки к ней пришло. — И добралась до моей Волеты. Быстро.
Он едко рассмеялся и выпрямился.
— Хотя вы, акраяр, быстры в таких делах.
— Господин!.. — начала Волета, пытаясь развернуться к факелам лицом, когда он
