зверь и приготовился к броску.
— Я бы не советовал тебе вмешиваться, фрейле, — голос Прэйира позади него звучал лениво, текуче, спокойно. — Иначе он убьет и тебя тоже, а потом и нас всех.
Он убьет. Если с Шерберой что-то случилось, если она мертва, он убьет всех, а потом и себя тоже, но сначала...
Фир надавил мечом, чувствуя, как легко каменное лезвие разрезает мягкую плоть, и тогда наконец воин, задыхаясь, закричал:
— Это была женщина, женщина!
— Ты покинул пост, чтобы сунуть свой отросток в дырку какой-то шлюхи. — Фир ухватился за меч покрепче, с наслаждением слушая бульканье крови, вместе с пузырями вытекающей из раны. — Ты, близкий фрейле, ушел со своего поста.
— Милости! — захрипел воин, ища глазами фрейле. — Милости, господин, это была магия… я бы никогда…
— Погоди, — раздался голос Олдина совсем рядом, и Фир увидел, как маг опускается подле воина на колени. — Дай мне взглянуть на него, прежде чем ты его убьешь.
Он бесцеремонно задрал голову умирающего и заглянул ему в глаза. Двух ударов сердца было достаточно этому магу, чтобы подняться и отступить, стряхивая с пальцев что-то желтое и похожее на чешую.
— Змеи! — зарычал Фир.
— Нет, воин, только одна змея. Женщина-змея. И магия, которая действует на любого, кто не имеет в своем сердце истинной любви.
Женщина-змея. Ярость все еще застилала Фиру глаза и разум, но голос Олдина пробивался сквозь нее, и его слова отрезвляли, заставляя думать.
— Как ее звали? Эреп! — голос фрейле, казалось, мог остановить мертвого, уже шагнувшего одной ногой в колесницу Инифри. — Я приказываю тебе назвать ее имя именем Матери мертвых.
— Дшееш... — выдохнул тот, и лицо его исказилось от страха. — Господин, я прошу...
— Я знаю ту, о ком он говорит, — проговорил Прэйир медленно, и они все обернулись к нему, чтобы увидеть, как мрачнеет его лицо. — Я знаю, кто эта шлюха, и у меня и Шерберы с ней свои счеты. — Он перевел взгляд на Фира. — И поэтому эту женщину ты, карос каросе, оставишь мне.
Если речь шла о личной мести, то Прэйир имел на нее право. Фир сжал зубы и кивнул.
— Она должна быть живой и способной говорить, когда я захочу допросить ее, — сказал фрейле. — Прэйир, Фир, идите за ней. Приведите ее в зал, где мы ели, и ждите меня. Олдин, обыщи комнату. Может, Чербер невольно оставила нам какой-то знак. Нерпер! Всю стражу, охранявшую улицы рядом с домом, ко мне по одному. Немедленно.
Но желтолицей Дшееш в целительском доме не оказалось, и никто не знал, где она. Фир и Прэйир только перепугали целителей и встревожили змеелюдей, которым явно не понравилось, что одну из них ищут сразу два близких фрейле с мечами в руках.
Дшееш-ш, как обычно, закончила с-свою работу и уш-шла, гос-сподин.
Какую работу? Она с-скатывала бинты и щ-щипала корпию, готовяс-сь к приему раненых после с-сражения.
Куда уш-шла? Неизвес-стно. Но ведь никто не был обязан с-следить за ней, гос-сподин, никто....
Олдин нашел в изголовье кровати, под подушкой, кинжал акрай, а меч воина — лежащим на каменной полке над очагом. Никакого магического следа в комнате — но это было и не нужно, потому что главное они после рассказа Прэйира поняли. Шербера ушла сама. Она знала Дшееш и доверяла ей, и потому ушла вместе со змеедевой по доброй воле... и зверь Фира почувствовал боль, которую ей причинили, как свою.
Ему нужно было сразу же идти к ней.
Он ничего не сумел бы сделать. Было слишком поздно.
Фир изрыгал проклятья и расхаживал по залу туда-сюда. Прэйир и Олдин сидели у очага и молча слушали, как фрейле одного за другим опрашивал прямо здесь охранников, расставленных вокруг дома.
— Не видел, господин.
— Нет, ничего не знаю.
Наконец, один из близких, стоявших в карауле у склада, вспомнил, что видел акрай господина и какую-то женщину уходящими в сторону неосвещенной части города быстрым шагом, почти бегом.
— Акрай шла сама, господин. Женщина постоянно ее торопила.
Это мог сделать только безумец, билась в голове Фира самая очевидная мысль, но другая была еще очевиднее: нет, это был человек, в полной мере осознающий, что делает и с кем.
Похищение акрай у фрейле означало не просто смерть. С ублюдка, который это совершил, живьем будут снимать кожу, посыпая каждый оголившийся участочек едким перцем.
Его оскопят.
Ослепят.
Раздробят колени и локти.
И все же он будет жив к моменту, когда афатр вспорет его и выпустит наружу внутренности.
Фир надеялся, что именно он будет держать этот афатр. Он даже хотел попросить фрейле о милости к ублюдку: разрешить не ослеплять его, чтобы он мог видеть свои лежащие на земле кишки и обугливающееся тело суки Дшееш, которую будут жарить живьем на каменной жаровне.
— Он убьет ее, когда начнется битва, — проговорил Прэйир, глядя в угасающее пламя, и в потоке полных мести мыслей Фира эта отдалась яркой вспышкой. — Я не знаю, что именно он задумал, но убивать ее сейчас он не станет.
— Тронет ее пальцем — и сдохнет в муках, — сквозь зубы проговорил Фир.
— Он знает это, — сказал Прэйир. — Ты ведь тоже это знаешь, карос каросе. Кто бы это ни был, он готов к мукам и смерти. Они оба готовы.
Но даже если похититель не убьет Шерберу сейчас, что может он сделать с акрай, которую можно оставить висеть над пропастью смерти на волоске, и знать, что даже по этому волоску она сможет выбраться из тьмы на свет?
До сих пор он всегда встречал врага лицом к лицу и сражался с ним на поле честного боя, будь то меч или магия. Но сейчас, не зная, где Шербера и что с ней, Фир оказался в растерянности.
Он впервые чувствовал себя по-настоящему беспомощным.
ГЛАВА 19
Клок грязного, дурно пахнущего меха, на который ее уложили, был слишком мал, и уже скоро Шербера промерзла до костей. Вокруг стояла кромешная тьма и было по-особому холодно — так, как может быть холодно только под землей, — и этот подземный холод заползал в нее, пробирая, и заставлял стучать зубами и дрожать.
Ее бросили в какой-то подвал. Ударили: быстро, сильно, чтобы сразу лишить чувств,
