его кисет. Войцех бездумно перебирал аккуратно разложенные на столе мелочи, пытаясь собраться с мыслями. В горле першило, в глаза словно песку насыпали. И пустота, щемящая, незаполнимая, растекалась в груди леденящим холодом потери.
Жюстина стояла перед ним, выпрямив спину, вцепившись побледневшими руками в края скрещенной шали, ждала. Слуги за ее спиной выстроились, словно почетный караул. Войцех поднял голову, кивнул.
Она тихо и спокойно заговорила. Рассказала о внезапной болезни, в три дня горячки унесшей жизнь все еще крепкого и здорового мужчины. О скорых похоронах, на которых, кроме слуг, присутствовали лишь доктор и ксендз — последняя просьба умирающего была не устраивать торжественной церемонии. О том, что за нотариусом в Тильзит послали уже давно, но война, по-видимому, задержала его. И это хорошо, раз уж молодой граф прибыл раньше, чем успели огласить завещание. Войцех почти не слушал ее, думая о своем.
Он так надеялся хотя бы ненадолго снять с себя ответственность за свое будущее. На мудрые советы отца. На его любовь и поддержку. А теперь, кроме того долга, что у него уже был, Мединтильтас свалился ему на голову и требовал мелочных хозяйственных решений и забот. Войцех злился на себя за такие приземленные мысли, но поделать ничего с ними не мог. Пока вдруг, его не озарила еще одна, столь ужасная мысль, что он вскочил с места, перебив Жюстину.
— Скажи, не получал ли отец каких-либо сведений обо мне накануне своей болезни? — дрожащим голосом спросил он.
— Нет, господин граф. Ваш отец писал вам на адрес полка, но так и не дождался ответа. Ни от вас, ни от Шефа. Но он верил, что с вами все благополучно. Не нужно себя винить, господин граф. Прошу вас.
Что-то в тоне Жюстины насторожило Войцеха. Она не сочувствовала его горю, она разделяла его. Он внимательно всмотрелся в ее лицо — осунувшееся, побледневшее, но при этом как-то неуловимо похорошевшее, вернувшее себе часть утраченной с годами красоты, как будто новая жизнь подарила ей вторую молодость. Войцех жестом отослал стоящих за спиной француженки слуг, подождал, пока за дворецким закроется дверь, шагнул к ней. Жюстина опустила голову и еще крепче обхватила себя руками, словно пытаясь защититься от него.
Войцех мягким, но настойчивым движением развел ее руки. Под темным платьем, перехваченным под грудью бархатной лентой, круглился слегка выступающий живот. Жюстина отшатнулась, снова запахнув шаль. По ее щекам катились слезы.
— Простите меня, господин граф.
— Войцех, — тихо сказал он, поднимая ее подбородок одной рукой, а другой осторожно утирая слезы, — меня зовут Войцех, Жюстина.
Войцех усадил ее в кресло у камина, сел напротив, собираясь с мыслями. Жюстина уже не плакала, но в ее блестящих глазах плескалась тревога. Она ждала его решения с затаенным страхом, и это показалось Войцеху ужасно несправедливым. Эта гордая женщина не заслуживала такого унизительного положения. Внезапная мысль озарила его.
— Ты не продаешься, Жюстина, — уверенно сказал Войцех, — это я помню. И я знаю, что мой отец никогда не совершил бы бесчестного поступка. Не бойся, расскажи мне все.
— Граф… — Жюстина запнулась и замолчала. А когда заговорила вновь, голос ее звучал тверже и решительней, — Янош хотел венчаться, как только стало ясно, что у нас будет ребенок. Но я убедила его дождаться вашего приезда, или, хотя бы, письменного уведомления, что вам известно о его решении. Я не хотела, чтобы кто-то дурно подумал о моих чувствах. Ваш отец был замечательным человеком, Войцех, и я искренне любила его. И сейчас люблю. Но что толку говорить о том, что могло бы случиться? Судьба распорядилась по-своему. Если бы не война, я бы уже покинула Мединтильтас. Я не хочу ставить вас в двусмысленное положение.
— Думать забудь! — Войцех подхватился с кресла, стремительно прошелся по комнате из конца в конец. Оглянулся. Лицо Жюстины выражало крайнюю степень изумления.
— У меня теперь никого не осталось ближе, чем ребенок, которого ты носишь, — уже спокойно сказал Войцех, снова вернувшись в кресло, — неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы мой брат…
— Или сестра, — с несмелой улыбкой вставила Жюстина.
— Или сестра, — улыбнулся в ответ Войцех, — неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы мои близкие терпели в чем-то нужду? Чтобы они не получили хотя бы доли той заботы, которой я им обязан? И отец… Я рад, Жюстина, что ты, пусть ненадолго, подарила ему счастье, которого он столько лет был лишен.
— Не стоит благодарности, — холодно ответила Жюстина.
— Прости. Я не хотел тебя оскорбить. И, пожалуйста, помолчи минутку. Дай подумать.
Минуты Войцеху хватило с лихвой. Он вскочил на ноги, потянул Жюстину за собой к выходу из библиотеки.
— Идем! Скорее!
В его голосе была такая несокрушимая воля и властность, что Жюстина даже не решилась спросить «куда?» и, едва не бегом, последовала за Войцехом, увлекаемая его сильной рукой.
Войцех выскочил во двор, разбудил спящего в конюшне мальчишку.
— Седлай! Да поживее!
Йорик весело заржал, предчувствуя славную скачку. Войцех одним движением поднял Жюстину на коня, вскочил в седло, прижимая ее к себе, и помчался в сторону спящей деревни.
* * *
На стук медного молотка долго никто не откликался. Затем в окошке мелькнул свет, и пани Гражина, величавая седовласая экономка, отворила дверь, встретив Войцеха и Жюстину весьма осуждающим выражением лица. Войцех только отодвинул ее с дороги, направляясь в горницу. Отец Бенедикт, деревенский ксендз, появился через пару минут, зевая и на ходу оправляя наспех натянутую рясу. Войцеха он узнал и приветствовал его вежливым поклоном.
— Я хотел бы посмотреть приходскую книгу, — с места в карьер заявил Войцех.
— Сейчас, ночью? — удивленно воззрился ксендз.
— Дело не терпит отлагательств, — нетерпеливо ответил Войцех, — со дня на день может приехать нотариус из Тильзита, и я хочу убедиться, что записи в порядке.
— Какие еще записи? — недоуменно почесал в затылке отец Бенедикт. Но под суровым взглядом юного магната стушевался и направился к бюро, где держал свои книги.
Войцех пролистал книгу, удовлетворенно кивнул, указав ксендзу на одну из страниц, внизу которой оставалось пустое место.
— Я так и подозревал, — сказал он весьма недовольным голосом, — что запись о венчании моего покойного отца с мадмуазель Жюстиной вы, святой отец, сделать забыли. Я думаю, сейчас самое время исправить упущение. Когда был проведен обряд, мадам? Двадцатого июля, если не ошибаюсь? Отец писал мне, да я запамятовал.
— Но позвольте, господин граф, — нерешительно возразил ксендз, — вы, верно, что-то путаете.
