сюжеты про войну. Заодно я составила список вопросов для мистера Вуозо.
1. Боитесь ли вы, что вас убьют?
2. Как вы думаете, вы убьете какого-нибудь иракца?
3. Что вы возьмете с собой из дома?
4. Будет ли к вам приезжать в гости жена?
5. Можно ли вам получать посылки?
6. Как вы считаете, это война за нефть?
Пока я писала, на экране возникла Кристиан Аманпур, и мне подумалось, как здорово было бы получить такой же желто-коричневый жилет с кучей кармашков.
Когда домой вернулся папа и я рассказала ему, как прошло собрание школьной газеты, он все одобрил. А когда я поделилась с ним идеей статьи о резервистах, он впал в бешенство.
— И как же это отображает арабский взгляд на проблему? — спросил он. — Вот ты живешь с отцом-арабом и при этом хочешь брать интервью у нашего соседа-подонка! Что это за идиотизм?!
— А вдруг мистера Вуозо призовут? — убеждала его я. — Я ведь тогда не смогу взять у него интервью. Поэтому я и хочу сделать это сейчас, пока это еще возможно.
— Делай что хочешь, — пробормотал папа и пошел к холодильнику за пивом.
— После него я у тебя интервью возьму, — пообещала я.
— Арабская перспектива, — произнес он, открывая банку “Хайнекена”, — вот чего нет в новостях. Ты могла бы это изменить, но ты предпочла не напрягаться.
Когда я вечером стояла у раковины и мыла тарелки, зазвонил телефон. Папа отложил полотенце и поднял трубку.
— Это тебя, — позвал он, и я стянула резиновые перчатки, чтобы взять трубку.
Судя по тому, какое злобное лицо стало у папы, я подумала, что звонит мама, но ошиблась.
— Джасира? — раздался мужской голос.
— Да?
— Это мистер Вуозо, — представился он и, когда я никак не отреагировала, добавил: — Твой сосед.
— Да, я знаю. — Я боялась говорить с ним, пока папа стоял рядом и пялился на меня.
— Как поживаешь? — поинтересовался мистер Вуозо.
— Спасибо, хорошо.
— Прекрасно, — обрадовался он, — а то я немного волновался. Давно тебя не видел.
— Я болела.
— Чем?
— Гриппом.
— О, — произнес он.
— Но мне уже лучше, — поспешила добавить я.
— Слушай, — продолжил он, — тут Зак что-то говорил насчет того, что ты хотела взять у меня интервью для школьной газеты…
— Да, — подтвердила я, — я хочу написать статью о резервистах.
— Отлично, я согласен. Когда тебе удобно?
— Даже не знаю.
— Может, в субботу? — предложил мистер Вуозо. — Зак с мамой повезут котенка к ветеринару, так что ты приходи.
— Договорились.
— Давай где-нибудь в полдень, хорошо?
— Конечно.
— Надеюсь, меня до этого момента не призовут, — засмеялся он.
— Я тоже на это надеюсь.
— На что это ты надеешься? — поинтересовался папа, как только я положила трубку. Он все еще стоял со своим полотенцем в руках и не спускал с меня глаз.
— На то, что мистера Вуозо не призовут до нашего интервью, — объяснила я.
Мне пришлось обойти его, чтобы добраться до раковины и домыть посуду.
— Ты следи получше за языком, когда с ним разговариваешь, — посоветовал папа.
— Да я просто задам ему пару вопросов, каково это — быть резервистом, и все.
— Он уж небось возомнил, что он защитник общественных устоев, — пробурчал папа.
Я не совсем поняла, что это значит, но переспрашивать не решилась.
На следующий день в школе Дениз спросила, не хочу ли я прийти к ней на выходных, чтобы поработать над статьями.
— Я не могу, — отказалась я, объяснив, что в субботу днем должна брать интервью у мистера Вуозо.
— Ну, тогда я к тебе приду, — предложила она, — после интервью. Могу остаться с ночевкой, если ты не против.
— Хм, — произнесла я, — мне надо спросить разрешения.
— Конечно, — согласилась она и записала свой номер телефона на бумажке, чтобы вечером я ей позвонила.
Обедала я в кафетерии снова с Томасом.
— Чего тебе надо? — спросил он, как только я отодвинула себе стул.
— Ничего.
— А чего это ты со мной сидишь, это же запрещено? — поинтересовался он.
— Мои родители же не знают, что я делаю в школе.
— Ого, — восхитился Томас, — какая ты храбрая. Нарушаешь запреты своих родителей, когда они не могут за тобой проследить. Я просто в восторге.
Он засунул полосатую трубочку в пакет с молоком и сделал большой глоток.
— Я могу поесть и за другим столом, — заметила я.
Томас поставил пакет на стол, так ничего и не ответив.
— Мне уйти?
— Иди ты знаешь куда, — отозвался он.
— Не ругайся на меня.
— Заткнись.
Я все-таки решила остаться. Я знала, что иногда, когда кто-нибудь на тебя сердится, нужно сидеть на месте и терпеть. Как, например, было с моей мамой, когда она заказывала такси в аэропорт. Я надеялась, что к концу обеда Томасу стало немножко легче оттого, что он помучил меня своим молчанием.
Вечером за ужином я поинтересовалась у папы, можно ли мне пригласить в субботу друга с ночевкой.
— Какого еще друга? — спросил папа, сидя в кресле перед низеньким столиком с едой. Он поджарил два стейка на решетке и сделал салат. У меня, в отличие от папы, вся тарелка была усыпана серыми комочками непрожеванных жилок. Правда, оставалось неясным, то ли это из-за того, что папа жует лучше, то ли из-за того, что он взял себе кусок получше.
— Девочку из газеты, — объяснила я и, подумав, добавила: — Белую.
— Не говори глупостей, мне не важно, какого цвета у нее кожа. Даже не смей делать из меня расиста, я ведь от всего сердца желаю тебе только добра.
Несомненный плюс столика был в том, что я сидела на диване, а папа в кресле, притом слишком далеко, чтобы дотянуться до меня и дать пощечину. Если бы не стол, папа бы вполне мог это сделать.
— Можешь сколько угодно приглашать к себе подружек, — кипятился он. — Я не расист!
— Конечно, извини.
До конца вечера мы смотрели новости, и папа все больше и больше бесился из-за “Скадов”[8], которыми Саддам все стрелял и стрелял по израильтянам. По телевизору показали, как рады этому палестинцы.
— Это не арабская перспектива! — завопил папа.
Каждый день он просыпался с надеждой, что американцы убьют Саддама. Он думал, что тогда-то ракет больше не будет и у палестинцев не останется поводов для радости. Казалось, что смерть Саддама — единственное, чего он ждал от этой войны. Он швырялся скорлупками от фисташек в экран телевизора, когда там показывали танцующих счастливых палестинцев.
— Это не настоящие новости! — кричал он. — Все знают, что они ненавидят евреев! Покажите мне правду!
Я не очень-то понимала, в чем там дело между палестинцами и евреями. Я знала, что
