детям-пациентам, государству в целом?
– Государству нашему надо относиться к людям по-человечески, а не только к себе. А детям, конечно, быть здоровыми. Что ещё можно пожелать?
* * *
Дома мне захотелось больше узнать об истории отделения, в котором столько лет работает Александр Валентинович. И я нашла интервью, взятое у Лидии Алексеевны Махоновой в 2009 году корреспондентом «Медицинской газеты» Леонидом Переплётчиковым. Там есть её слова: «Главное – будучи медиком, нужно обладать и высокой человечностью. Особенно тем, кто лечит детей».
Позволю себе один-единственный личный комментарий в адрес Александра Валентиновича. Познакомившись и поговорив с ним впервые, я ни секунды не сомневалась, что ген высокой человечности перешёл к нему по наследству от одной из его наставниц, Лидии Алексеевны Махоновой.
* * *
С одной стороны врачи (не то чтобы целенаправленно), с другой – родители подвели меня к одному и тому же выводу. В нашей стране отсутствует первичная экстренная помощь попавшим в беду семьям, являющаяся наиважнейшей. Я не врач, не социальный работник, не волонтёр, я всего лишь творческий человек, по зову сердца взявшийся за тему детской онкологии. Но как же мне хочется на первом этапе заболевания ребёнка, когда только замигала тревожная красная кнопка, взять за руки каждую семью и, минуя скрипучий, неповоротливый аппарат формализма, провести в распахнутые двери, где начнут оказывать помощь немедленно, подключатся молниеносно, не потребуют бесчисленных справок, не погонят по инстанциям и без того находящихся в страшном напряжении людей, упускающих драгоценное время. Ведь в России так много опытных, знающих, главное, добросовестных специалистов-медиков по детской онкологии. Но слишком часто приходится продираться сквозь механизмы равнодушной к человеческому несчастью системы. Российским врачам, родителям, детям нужно быть втрое, вчетверо сильнее, чем американским, европейским, израильским и многим другим. И пока жива эта наша бесчеловечная чиновничья система «здравоохрЕнения», вывод один: нужно быть сильнее.
Михаил Афанасьевич Бондарев
28 февраля 2018 года
Пользуясь авторской свободой, делаю новый виток на год назад, в февраль 2018-го.
Он уроженец Обояни, маленького города в Курской области, сейчас живёт в Москве. Меценат и предприниматель, основатель языковых школ ВКС-International House, работающих во многих странах мира, в прошлом физик. В 2012 году на собственные средства построил реабилитационный центр «Шередарь» и полностью его содержит.
Мы встретились с Михаилом Афанасьевичем в «Хлебе насущном» на Большой Никитской.
– Михаил Афанасьевич, спасибо за такой отклик от «Шередаря» и лично от вас. Ваш лагерь стал неоценимым информационным источником для книги.
– Я, как человек много лет занимающийся детской благотворительностью, очень хочу, Оксана, чтобы реабилитационных центров, подобных «Шередарю», было как можно больше по стране. Я кровно в этом заинтересован. Поэтому «Шередарь» готов делиться и обмениваться информацией открыто, широта информации в поле наших интересов.
– Вы делаете для детей важнейшие вещи, видела это в лагере своими глазами. И конечно, наслышана от родителей, что за одну смену, длящуюся всего восемь-девять дней, дети преображаются. А каким было ваше детство? Были ли там вехи, повлиявшие на вас особым образом?
– Первое моё яркое детское впечатление: мне было лет девять, может быть, десять. У нас в классе от рака, тогда это называлось белокровие, умерла девочка. Самая красивая в классе, Таня Плетнёва. Она была такая… немножко на дистанции держалась, очень умная, красивая, добрая девочка. И у нас, у детей, тогда это не укладывалось в голове, что кто-то из нас умер. Я начал осознавать, что она умерла, только гораздо позже. На похоронах я этого не понимал. На меня это событие сильно подействовало, я начал задумываться, что такое смерть, что такое белокровие. И второй эпизод: мне было лет тринадцать, я неосторожно прыгал с дерева на дерево, подо мной обломилась ветка, я упал и сломал позвоночник. У меня был компрессионный перелом. Это событие обсуждала вся школа. Пролежал около трёх месяцев в больнице, а перед выпиской врач сказал: «Ты можешь лежать, ходить, стоять, но сидеть ты не можешь». И для меня было огромным барьером войти в класс и стоять, когда все дети сидят. Я вообще боялся заходить в класс после трёх месяцев отсутствия, это огромный для меня был подвиг – просто войти в класс. Не мог себя заставить, я стеснительный был. Вроде бы и учиться надо, родители тебя в школу посылают, а с другой стороны, все же будут смотреть на меня. Для меня это тогда было преодолением… Вот так стоял на уроках где-то месяц. Сейчас я понимаю, что родители наверняка ходили в школу, разговаривали с учителями. Отец был известным в городе человеком, его хорошо знала вся школа, в том числе директор. Думаю, если бы я был ребёнком, которого не поддерживают родители, меня могли бы зашпынять по полной программе, просто загнобить. Я очень благодарен родителям, учителям, детям, которые меня никак не поддевали.
Потом летом, помню, пошёл на речку, и меня разглядывали ребята: покажи, где у тебя перелом? Хотели увидеть у меня на спине внешние признаки. Смотрят, удивляются: да у тебя там ничего нет… так ты и не болел… А я гордый: что ж я тогда на вытяжке в больнице лежал?
– Раз уж вы затронули родительскую тему, насколько важную роль в вашей жизни играют родственные узы?
– Огромную. Но я не понимаю вопроса.
– Бывает, отношения в семьях складываются по-разному. Некоторые люди не ставят семью во главу угла, для них родственники куда менее значимы, чем, например, друзья или сослуживцы. Для других же кровные узы есть нечто святое и неприкосновенное.
– Знаете, я уже в таком возрасте, когда обычно понимают, насколько это важно. У меня был период отторжения, период ссор с родственниками. С кем-то из семьи мы не разговаривали, ссорился с отцом. Не хочу в подробности вдаваться. Но когда-то я читал, что у всех великих людей были замечательные матери. Я себя к великим, конечно, не могу отнести, но с мамой мне очень повезло. Она умная, добрая, с ней до сих пор интересно общаться, хотя в ноябре этого года ей будет девяносто два, дай ей Бог здоровья. С моей бабушкой, маминой мамой, они пробыли в оккупации под немцами больше года. И моя бабушка, когда пришёл срок, отправила свою дочь в пищевой, чтобы та никогда не голодала. Мама в своё время закончила Киевский пищевой институт по специальности экономист. С мамой мы по-настоящему дружим, она всегда меня поддерживает. Мне это очень важно. Я до сих пор чувствую себя защищённым, потому
