думал о том, что, оказывается, несложно добиться того, чего хочется, нужно лишь правильно попросить. А люди вполне отзывчивы, не один, так другой проявит сочувствие и поможет.
Потом думал о Луизе. Она написала, что знает, что такое отстой. Вот откуда ей это знать? Видно же, что из вполне приличной семьи, не нуждается, родители не ал-каши какие-нибудь, не бандиты и не наркоманы. Сама она не инвалид, под обстрелами не была, из Сирии не мигрировала, ее ошибочно не обвиняли в злостных преступлениях, после которых абсолютно весь мир отвернулся и стал ее ненавидеть, она не была секс-рабыней, не застревала в шахте на глубине пятисот метров. Тогда какой может быть отстой? Кто-то более популярный, чем она? Кто-то более богатый? Кто-то учится лучше, чем она? Или один мальчик, про которого она считает, что он тот самый единственный, не обращает на нее внимания и вообще такое ощущение, что девочками не особо интересуется?
Отстой.
Это даже проблемой не назовешь. Так, мелочи жизни.
Трамвай плавно повернул на перекрестке, а с ним и свернули в сторону мои мысли. Я начал представлять, что меня могло бы довести до самоубийства. Кроме болезни, само собой.
Долги?
Вряд ли.
Травля другими?
Не уверен.
Отсутствие интереса к жизни?
Не в мою смену.
Смерть дорогого человека?
Уже ближе. Но кого?
Я не успел решить, так как трамвай остановился на нужной мне остановке, и надо было выходить.
Уверенным шагом я направился к Песочной. У третьего подъезда стоял невысокий розовощекий парень с копной каштановых волос. Заметив меня, он замахал рукой, приветствуя и приглашая подойти.
Что-то показалось мне странным, но что, я так и не понял.
– Илья, – произнес я, вытягивая ладонь для рукопожатия.
– Угу, – ответил он, – щас домой только заскочим. Телефон забыл.
– А далеко дядька?
– Да не, тут близко.
– Ладно, – сказал я, хотя подумал, что мне-то проще тут подождать, чем идти с ним в квартиру, но почему-то не решился предложить.
Мы подошли к двери, которая в то же мгновение открылась сама, и нам навстречу выскочили два типа спортивного телосложения и с чулками на головах. Они тут же схватили меня и затащили в подъезд.
Я, разумеется, ничего толком не успел сообразить. Все трое начали меня бить, а первый засунул мне шарф вместо кляпа в рот и крепко держал его сзади.
Все, что я мог, – мычать. Но парни обрушили на меня новые удары и велели заткнуться. Было не столько больно (тем более, что я давно сижу на обезболивающих), сколько обидно и неожиданно. Я не понимал, что происходит, кто это, что им от меня нужно и почему мутузят, как грушу? А может, это и есть те страшные типы из «синего кита», о которых трещали подростки? Но откуда они обо мне узнали? И чего стоит ждать? Вряд ли меня будут убивать в подъезде. Для этого есть более укромные и нелюдимые места. Да и какой смысл убивать человека, который и сам может это практически в любой момент сделать? Бить тяжело больного человека – крайне жестоко, это настоящее зверство.
Неожиданно удары прекратились.
– Тихо! – зашипел один из них. И меня уволокли под лестницу.
Оказалось, что кто-то вызвал лифт, и мы пережидали, пока он, она или они спустятся.
«Вот он, мой шанс», – пронеслось у меня в голове, но парни, словно прочитав мои мысли, еще сильнее зажали мой рот и вцепились в руки и ноги.
– Только пикни, – расслышал я у себя над ухом, и вслед за этим леденящее лезвие металла уткнулось мне в шею.
Серьезные ребята.
Вот встрял.
Тем временем лифт доехал до первого этажа. Каблуки женских шпилек зацокали по ступеням. Девушка. Лучше не подвергать риску. Ей рожать еще, да и вообще слабый пол. Злодеи дождались, пока дверь захлопнется, и отпустили мои конечности.
– Хватит с него, – скомандовал тот, что ждал меня на улице.
– Не понимаю, вам что надо от меня? – промычал я сквозь чьи-то пальцы.
– Чего? – не расслышали они.
Пальцы слегка разжались.
– Не понимаю, вам чего надо от меня? – повторил я.
– Не понимает он, – хмыкнул тот, что был по правую руку, по чулку у него поползла большая такая стрелка. Я попытался его разглядеть, но не смог. Зато увидел у него на тыльной стороне кисти татуировку в виде парящего орла.
– На бабки людей разводишь.
– Ничего я не развожу. У меня реально рак. И вы охренели бить больного человека.
Но вместо ответа еще один крепкий удар прилетел мне ровно в солнечное сплетение. На этот раз обезболивающие не спасли. Резкая боль разнеслась по всему телу, меня даже начало лихорадить.
– У меня – настоящий рак, – из последних сил пролепетал я.
– А у нас – настоящий кредит, – и все трое загоготали.
Вряд ли это «синий кит».
– На вертолетике покататься захотел?
Я не ответил.
– Сколько ты уже собрал? Сотку? Две? Три?
– Да какую сотку? Парни, вы же видели, что я больше пятнадцати и не просил.
– Хорош заливать, – и нож еще глубже уткнулся в шею.
– Я серьезно.
– Серьезный какой, – ухмыльнулся тот, что с татуировкой.
– У меня все на карте. Пойдемте до банкомата, сами убедитесь, там тыщ двадцать, не больше.
– Сколько?
– Двадцать.
Все трое остались недовольны.
– Да гонит он, к гадалке не ходи, – у этого чулок был без затяжек.
Снова удар. За ним второй.
– Вот же мрази вы, – просипел я. Во рту пересохло.
– Ладно, сколько есть, все наше, – заключил тот, что стоял сзади меня. Видимо, мозг и главарь их банды.
Вот тебе и добрые люди.
– А я рассчитывал на седьмой айфон, – расстроился парень с целым чулком и шмыгнул носом.
– Ты и рассчитывал – плохо совместимые понятия, – огрызнулся главарь и обратился ко мне: – пошли до банкомата. Только пикни мне, моргалы выколю.
Они что, советских комедий пересмотрели?
– Понял меня?
– Понял.
– Ждите в тачке, – скомандовал он и подтолкнул меня к выходу.
Во дворе было безлюдно. Как назло. На ватных ногах я прошел несколько шагов, меня шатало.
– Туда, – бандюган поднял левую руку, указывая путь.
К счастью, банкомат оказался в соседнем доме. Как всегда, в сбере была очередь. Кризис в стране, кризис, а возле банкоматов не протолкнуться, я уж не говорю про то, как все продукты скупают перед любыми праздниками.
– Ни звука, – шепнул этот урод.
Я кивнул:
– Помню.
Подошла наша очередь.
Были бы инкассаторы, можно было бы рискнуть. Но инкассаторы как-то учли, что нужно будет спасать меня. И не приехали.
– Ну вот. 20 274. Как я и говорил, – сказал я после
