нам пришла встретить Рождество миссис Пи. Правда ведь чудесно?
Отец поворачивает голову на звук моего голоса. При виде миссис Пи на его лице появляется выражение, которое можно истолковать как узнавание, но оно быстро исчезает, и он опять отворачивается к телевизору.
Знаю, мне следует позвать ее с собой на кухню, но вместо этого я обещаю принести напитки и исчезаю.
Стоя перед духовкой, я глубоко дышу, чтобы успокоиться. Слишком многое с моей стряпней может пойти не так, да и вообще все вокруг меня может обрушиться. Недавнее ощущение контроля над обстановкой уже меня покинуло. Я достаю из холодильника бутылку шампанского, сдираю с горлышка фольгу и проволоку, с опаской вытаскиваю пробку и наполняю три бокала. Два бокала остались от хрустального сервиза, к которому отец запрещал нам притрагиваться в детстве, третий, стеклянный, подарили нам на заправке в восьмидесятые годы, и он каким-то образом уцелел. Мне совестно, что отцу придется пить из стекляшки, а мы с миссис Пи будем роскошествовать с благородным хрусталем, но я утешаю себя тем, что он не заметит разницы.
Трясущимися руками я ставлю бокалы на поднос. Как глупо, я же взрослая женщина, ничего из ряда вон выходящего не затеваю, просто хочу не ударить в грязь лицом с ужином, хотя никто никогда меня этому не учил. Я сама придумала для себя это испытание. Ситуацию усложняет уверенность, что миссис Пи, в отличие о меня, приготовила бы вкуснейший рождественский ужин на десяток персон и глазом не моргнув.
Проверяя свое расписание, я чувствую, что у меня от волнения вспотели ладони. Индейка в фольге запекается в духовке. Согласно графику, извлечь ее оттуда предстоит через час. Овощи почищены, нарезаны и готовы к жарке. В холодильнике ждут своей очереди сосиски в тесте. Все как будто в порядке.
Я ставлю на поднос с шампанским блюдечки с фисташками и картофельными чипсами и направляюсь в гостиную. Отец сидит в прежней позе, таращась с открытым ртом на телеэкран. Внимание миссис Пи приковано к елке.
– Вот и я! Шампанское и прочее, чтобы не скучно было ждать.
Я подаю ей бокал.
– Благодарю. – Она осторожно берет его за ножку. – За что будем пить?
– За ужин перед вторым днем Рождества? – предлагаю я, недолго думая.
Она улыбается широкой открытой улыбкой, из-за чего глаза почти исчезают среди морщинок.
– С удовольствием! – Она поднимает бокал. – Замечательная елка!
– Спасибо.
Меня подмывает пожаловаться на пропажу голубого ангелочка, но так недолго проговориться о письмах, а мне не хочется ступать на это минное поле. Моя жизнь превращается в сплошную тайну. Я молча делаю еще один глоток и вижу, что мой бокал уже почти пуст, тогда как миссис Пи едва пригубила из своего, а отец к шампанскому вообще не притронулся. Зря я ему налила. Я тянусь к его бокалу, выпиваю его тоже и сразу чувствую, как по телу растекается тепло. В голове воцаряется долгожданная пустота. Трагическое отставание от графика готовки начинает казаться пустяком.
– Схожу-ка проверю индейку, – говорю я.
– Хотите помогу? – снова предлагает миссис Пи.
– Нет, спасибо, – легкомысленно отзываюсь я и упархиваю на кухню.
Дела там идут не так хорошо, как я надеялась. Открыв дверцу духовки, я слышу обнадеживающее потрескивание, но, заглянув под фольгу, обнаруживаю, что крест из бекона, любовно выложенный мною утром, перекосился и начинает чернеть. Я беру его кончиками пальцев за край и начинаю поправлять, обжигаюсь, роняю сгоревший бекон на пол, чертыхаюсь. Не теряя времени (правило пяти секунд!), подбираю его с пола и швыряю на кухонный стол.
Ясное дело, одной индейки для рождественского ужина недостаточно. Я уже жалею, что пила шампанское, дает о себе знать и послесвадебное похмелье. Овощи готовы, но я забыла пожарить картофель, отмокающий в миске с соленой водой. А еще надо приготовить сосиски в тесте и пастернак, не говоря о подливке и соусах – к ним я собиралась приступить под самый конец.
У меня отчаянно колотится сердце, но я себя уговариваю, что задержка с картошкой – еще не повод для паники. Ничего, подам вареную. Пастернак – тот вообще записан у меня как необязательное блюдо. Я как будто успокаиваюсь, но при виде аккуратного с утра расписания, теперь испачканного жиром от бекона и вообще безнадежно нарушенного, я чувствую, как на глаза наворачиваются горячие злые слезы. Мне так хотелось, чтобы все вышло безупречно, а получается из рук вон плохо. Что за игру я затеяла, с чего вдруг решила, что способна устроить нормальное Рождество, как все остальные люди?
– Вы уверены, что обойдетесь без помощницы?
От неожиданного вопроса у меня за спиной я вздрагиваю. Миссис Пи стоит в дверях с пустым бокалом из-под шампанского в руке. Она собралась сполоснуть его в раковине – напоминание на случай, если я забыла, что она здесь больше чем гостья.
– Благодарю, у меня все под контролем, – вру я, смахивая слезы в надежде, что она их не заметила. Но тут что-то лопается у меня внутри, и я отбрасываю притворство. – А вообще-то нет! Я ужасно опаздываю. Индейка будет готова вовремя, но все остальное – нет. Боюсь, придется отказаться от картошки, я ее только замочила, а пастернак вообще…
Миссис Пи, не дослушав, вешает свой жакет на спинку стула и подворачивает рукава блузки.
– Не надо спешки, – спокойно произносит она. – Ваш отец уснул, а мы с вами найдем, что пожевать, если проголодаемся. Когда индейка будет готова, мы накроем ее полотенцами, чтобы не остыла, и спокойно доделаем все остальное.
Какой у нее ободряющий голос! Он обволакивает, как теплый пух. Она снимает с крючка на двери еще один фартук и берется за гусиный жир, который меня заставили купить в лавке, запугав до полусмерти: режет его на маленькие кусочки и кладет в жаровню. Я облегченно перевожу дух.
– Бокал вина? – предлагаю я ей, довольная, что можно отступить на знакомую территорию.
Она с улыбкой кивает, и вот мы уже становимся командой: вдвоем готовим рождественский ужин, как делают миллионы женщин во всем мире для своих мужчин.
Блюда удались на славу, и я рада подать их на давно забытых фарфоровых блюдах. Разумеется, нам троим всю эту гору не съесть.
– Буду доедать в январе! – шучу я, и отец улыбается, как будто пюре из индейки – его любимое блюдо.
Мы с миссис Пи болтаем о рождественской телепрограмме и делимся разными малозначительными историями. Обе мы стараемся не вспоминать рождественские праздники прошлых лет, как будто боимся их призраков. Отец сначала старается следить за разговором, но в конце концов
