Она держала в руках программку, чтобы показать мужу.
Он встретил их неожиданно холодно.
– Какой спектакль мы посмотрели! – пропела мать,кинувшись к зеркалу.
– А это что? – спросил якобы Марусин папа.
– Это? Мои новые наряды. Тебе не нравится?
Маруся прошла в свою комнату и закрыла дверь. Посиделасекунду на диване, тихонько подошла к двери и стала прислушиваться.
– Ах, твои новые наряды? И прическа?
– Почему ты такой злой?
– А какой я должен быть? Ты для кого это все нацепила?
– Ну, конечно, для тебя.
– Да? А почему тогда я это увидел последним?
– Ну…
– И ты вообще меня спросила? Мне, может, стараяприческа нравилась! А не эта! Эту для кого ты сделала? Для него?
– Ну, что ты… Прости меня. Тебе правда старая большенравилась?
Судя по материному голосу, она плакала. Маруся сидела наполу, на корточках, прижав ухо к двери.
– Больше.
– Ну, хочешь, я вот так сделаю! А? Вот так лучше?
– Лучше, как было! И без этого вот всего.
– Да мне самой это ничего не надо, ты что? Я же простотак…
– А не надо просто так…
– Ты что, ревнуешь?
– Вот еще! К кому? К этому… твоему жирному олигарху?
– Ха-ха! Ревнуешь! Ревнуешь!
– Перестань! Не ревную я! Хочешь опять разрядиться,как… пожалуйста!
– Ревнуешь, ревнуешь!
Мать уже хохотала.
– Ну, ладно. Не ревную. Просто неприятно.
– А знаешь, почему ревнуешь?
Маруся неожиданно для себя заметила, что улыбается.
– Потому что любишь!
Маруся думала о том, что она тоже когда-нибудь влюбится. Ужепо-настоящему. И выйдет замуж. И пусть ее муж тоже ее ревнует. А она будет воттак вот его дразнить.
Она встала и толкнула дверь.
Они все еще были в коридоре.
– Пап, – сказала Маруся, – хорошо, что ты непошел на спектакль. Нечего там было делать.
38
Ангелина Петровна смотрела на экран телевизора и думалатолько об этом: «Это – сон». Этого не может быть, потому что не может бытьникогда.
Ее родной кабинет в четвертом корпусе ведомственной больницытерял очертания и вообще всякий смысл.
С экрана телевизора на нее смотрело улыбающееся, такоезнакомое, почти родное лицо ее доброго приятеля Вовчика. Любимого партнераАркаши по теннису.
Только то, что о нем говорили, с трудом укладывалось вголове.
Он застрелился.
Он, такой живой, такой сильный.
Он, которому всегда все удавалось.
Которому жизнь никогда не устанавливала свои законы, потомучто он жил по своим собственным. И по ним же жили окружающие его люди.
Он, который обладал всеми составляющими стабильности игармонии – семья, деньги, социальный статус.
Он оказался обычным маньяком-шизофреником.
Восемь лет назад он похитил маленькую девочку, и все этовремя держал ее взаперти, подвергая сексуальному насилию.
На экране мелькали картинки подвала с узким зарешетчатымокошком, низкий дом, оснащенный всеми самыми передовыми охранными системами,плюшевый мишка с оторванным носом и грязным розовым ухом.
А эта девочка была ее, Ангелины Петровны, пациентка.
Именно эту девочку они держали у себя и тщательно готовилиее выход в свет, используя все самые современные пиар-технологии: желтаяпресса, глянцевые издания, телевидение и, наконец, книга, а по ее мотивамполнометражный художественный фильм. Итог: новая звезда со всеми вытекающимидля ее продюсеров последствиями: реклама мировых брендов, сцена или, на худойконец, карьера эстрадной певицы.
Но это уже было ни ее, Ангелины Петровны, дело.
Ее задача была предельно проста – диагностироватьпсихическое расстройство пациентки. Что, учитывая ее биографию, сделать былосовсем не сложно.
Дав тем самым необходимое время лицам, заинтересованным вОлиной судьбе. Вернее, ее карьере. А это практически одно и то же.
И все было бы нормально.
Даже эта путаница с девочками, произошедшая по виненерадивого водителя…
Все бы утряслось и стало на свои места…
Вот только этот портрет, не сходящий с экрановтелевизора, – лицо Вовчика.
Они разговаривали, смеялись, обменивались впечатлениями. Онидружили.
Так какой же она профессионал, если не смогла рассмотреть внем – а они же были! Не могли не быть! – признаки психически больногочеловека.
Его вспыльчивость. Его властность. Или даже эта страстьжениться на молоденьких моделях. Его склонность к виски по вечерам – конечно жеэто компенсаторная стратегия. А этот обязательный теннис, страх потерятьфизическую форму – типичная дисмарфофобия вкупе с геронтофобией – боязньюстарения. А эта его работа двадцать четыре часа в сутки, хотя он давно уже могсебе позволить уйти на заслуженную и очень обеспеченную пенсию, – яркийпример пениафобии: страха обнищания.
Как же могла она этого всего не замечать в нем? И считатьего нормальным, с типичными для современного члена общества недостаткамичеловеком?
Надо позвонить его бедной жене. Она, естественно, нуждаетсяв помощи.
Ангелина Петровна вспомнила их малазийскую домработницу,которую она вылечила за три дня. А оказывается, не она была самая сумасшедшая вих доме.
Позвонил Аркаша.
– Ты не звонила мне уже два часа, – сказал онобиженно.
– Ты видел телевизор?
– Ты про Вовчика? Мне никогда не нравились твои друзья.Хотя, честно говоря, я не мог в себя прийти несколько минут.
– Тебе не нравились мои друзья? Что-то я раньше этогоне замечала!
– Бот как? Ты просто была ненаблюдательна.
– А мне так не кажется. Особенно если вспомнить твоибесконечные просьбы достать тебе приглашения на светские рауты!..
– Как ты это называешь? Светскими раутами? А я этоназываю сборищем снобов и психопатов.
– Интересно, к кому же ты относишь меня: к снобу или кпсихопату?
– Перестань. Я не хочу ссориться. У меня и так плохоенастроение. Я был в салоне, мне сказали, что я начал лысеть. Ты будешь любитьменя лысым?
