растопырив руки, спугнув пса, бросился за ним по лугу. Шарик, сперва испугавшись, припустил вбок. Но оттуда, сбоку, уже бежал долговязый парень, размахивая в воздухе кепкой.
Пёс тормознул, припал в сторону и, поняв игру, с заливистым лаем полетел по лугу кругами, уворачиваясь от людей.
А народ тоже как с цепи сорвался! Бабы, мужики, и старые, и молодые, бросились взапуски носиться вслед за псом, размахивая кто чем, растопырив руки и смеясь аж до слёз.
– Снизу, снизу заходи!
– Да он к болотине тянет! Отсекай, Машка, что глядишь?!
– Вот я тебя! Сейчас!
– Ловлю-ловлю-ю-ю!
Минут через двадцать деревенские, притомившись, стали тормозить. Шарик, тоже свесив язык на сторону, ещё потрусил от одного к другому, но и у него силы кончались. Встал, тяжело дыша, среди примятой травы. Деревенские весь луг утоптали, вчистую.
– Всё. Ухайдокали, – подытожил дядя Ваня, внимательно глядя на пса.
Пёс глянул на хозяина. Сел. Потом встал. И вдруг, ни на кого не глядя, пошёл. Пошёл, пошёл… Куда-то наискосок по склону, вверх, к деревне.
– Пошёл, пошёл, – шептали люди. – Да что ж вверх-то? А?
Шарик миновал куст лопуха, остановился, еще шагнул вперёд.
И повалился в траву. Даже не присел, а вот именно рухнул.
Подождали.
– Ну, Вань, пойдём, что ли, копнём? – спросил кто-то.
– Да пожалуй, – серьёзно сказал Водонос. – Откладывать не будем. Лопата есть у кого?
Ему тут же протянули несколько лопат на выбор, он взял одну, покрутил в руках, попробовал, остра ли.
Медленно пошёл к лопухам. Шарик только голову поднял и, вяло шевельнув хвостом, снова лёг.
Водонос поплевал на ладони, взялся. Стал копать. Народ тихонько подтягивался, уважительно обходя лежавшего Шарика. Никто не разговаривал, только если пару слов, шёпотом, по делу:
– Может, моя острее? Корни-то…
– Да ладно, не мешайся. Гляди.
Водонос копал. Неспешно, внимательно выковыривая корешки, выбирая и отбрасывая в сторону камни. Сделал аккуратную воронку, зашёл с другого бока, начал углублять. На отвал, поверх чёрной земли, стал ложиться песок.
Дядя Ваня приостановился, засучил рукава…
И вдруг отпрянул. Отскочил в сторону, споткнулся даже.
Из-под песка, выбрасывая его вверх, забил сильный тонкий фонтан ключевой воды.
– Пошла вода… – растерянно проговорил дядя Ваня, подставляя руку под играющую в воздухе струю. – Пошла… Видали? – обернулся он. На лице его было всё сразу – и слёзы, и улыбка.
Все подходили к ключу, дивились. Потом зашумели, затеребили Шарика:
– Ах ты, молодец! Да как быстро сыскал! Да ещё и повыше теперь, родник-то! Ближе ходить будем! Ах ты!
– Дайте, дайте мне, – растолкал их дядя Ваня. Присел к псу.
Гладил его, трепал шёлковые уши:
– Молодчина. Не опозорил старика. Какую радость всем сделал… Шарик ты, Шарик!
– Какой же он Шарик? – сказал кто-то. – Он – Фонтан. Фонтан он теперь. Вот так.
Потом уж всем скопом пошли домой. Родник решили обустраивать завтра. Ключ подуспокоился, он уже не бил струёй, но тёк крепким, чистым потоком, пробираясь среди травы.
Деревенские шли гуртом, дружно. Тут уж болтовне и смеху удержу не было:
– А я как помчусь, юбка в ногах путается, запинаюсь!
– Васька-то, как козёл скакал!
– А ты сам-то как руки растопырил, прям страсть!
– Носились, как дурные! Я уж думал, дела не будет, а гляди ж! Воду нарыли. Прямо фонтан… Подтвердил себя пёс-то!
А Водонос и собака плелись в хвосте, усталые.
* * *
Выйдешь рано утром на деревенскую улицу. Никого особо там нет ещё. Если только кто на огородах уже возится, а улица пустая. Пахнет скошенной травой, тепло пахнет коровами, что прошли тут недавно на выпас. Уходят, сползая в овраги, остатки ночного тумана, предвещая жаркий августовский день. Тени лежат утренние, длинные. Низкое ещё солнце ярко высвечивает на дороге каждую мелочь. От каждой – чёткая тень, и от камушка, и от старого колёсика шестерёнки, обкатанного временем, и от дверной ржавой петли, втрамбованной в дорогу.
Звякнет колодезная цепь. Поглядишь – а там дядя Ваня Водонос идёт уже по тропинке, коромысло на плече качается мерно. А чуть впереди спокойно и уверенно трусит его пёс Фонтан. Крупный, осанистый. Забежит порой вперёд, забывшись, после опомнится, встанет. И ждёт стоит, оглянувшись на хозяина. Мол, догоняй, не спеши.
Дядя Ваня идёт, щурится, улыбается морщинистым лицом.
Значит, в деревне всё в порядке. В деревне всё хорошо.
Интерлюдия. Берёза
Дерево берёза – дерево простодушное. Ясное, как открытая ладонь. Другое дело ель или липа – те деревья таинственные, значительные. А берёза простая, прозрачная она, ситцевая она. Да ещё и стволом белая, и листвой мягкая.
И то сказать, ведь всё с себя берёза человеку отдаёт. Сок свой весенний, кожу свою, бересту. Ветви с листом берёзовым в веники вяжут, для бани да так, улицу мести. И горит это дерево жарче всех. Вся страна берёзовыми поленьями печи топит, согревается в морозы.
А лес берёзовый, его лесом даже и не назовёшь. Слово «лес» тёмное, густое. А берёзы в рощи собираются, в березняки. В тех березняках легко дышать, там трава – мурава, там цветы растут, это уж обязательно. Весной – ландыши островами душистыми. А в июне там колокольцы распускаются крупные, стоят сиреневые и шуршат на ветерке. Нежный среди берёз ветер, ласковый.
Войдёшь в рощу, побродишь, собирая в ладонь землянику, наешься, перемажешься. Набредёшь на рыжее племя маленьких лисичек. Умаешься, выбирая их из травы. Совсем крошечные оставишь, пусть подрастают.
Присядешь под берёзу, на минутку только, дух перевести. На коленях красные полосы и вмятинки от травы. Горят колени. Потом приляжешь и глаза закроешь. Шум лёгкий кругом, и говор птиц тоже лёгкий: свиристят, щебечут. И лёгкие пятна света бегут по твоему лицу. Ты видишь их сквозь закрытые веки, чувствуешь, что они тёплые. Лёгкая роща вокруг тебя. Простодушная роща.
Когда задремлешь там в траве, и сон у тебя лёгкий будет. То ли сон, то ли слушаешь ты, то ли думаешь…
После этого сна поднимешься быстро, молодо. Постоишь, растерянно оглядываясь: что бы ещё тут поделать? Не хочется же уходить…
Цветов ещё нарвать можно. Рвёшь нетерпеливо и сам себя стыдишь, нехорошо, мол, корни тревожить, не спеши, осторожно рви. А всё равно торопишься. Хочется много унести, хочется, чтобы у тебя вся эта полянка была дома.
Идёшь домой полями. То и дело приостанавливаешься и какого-нибудь муравья из рубашки вытряхиваешь. А в полях жарко. Донести бы цветы поскорее. Те цветы, что из березняка, они трепетные, никнут быстро.
Ночью, засыпая, всё будешь слышать шорох берёзовый. И пятна света – мелькают, мелькают.
Весь год берёза весёлая,
