Книга Неудача в наследство - Светлана Романюк

Архип вначале никакого интереса к сказанному не проявил. Стоял, набычившись, и смотрел в пол. Затем резко голову вскинул и уставился на гостя с новым интересом.

— И впрямь, недавно вы… — протянул он и осёкся.

Михаил сделал вид, что слов мальчика не заметил. Продолжил рассуждать в пустоту, сетуя на жестокость одних, невнимание и попустительство других. Говорил, что вот бы с хозяевами убитых котеек побеседовать, может, они какие подробности припомнили бы, а то он только отца Авдея и знает. Конечно, беседовать не он лично будет, в дела заседателя он не вмешивается, но вот имена ему передать вполне может, чтобы Андрей Дмитриевич попусту ног не бил и время экономил. Мальчишка слушал, потихоньку оттаивал. Когда Михаил завёл ту же песню на третий круг, Архип буркнул:

— Я скажу, у кого кошек убили.

И начал перечислять имена.

Михаил вначале честно пытался их запомнить, но уже после пятого понял, что непременно что-то напутает, и остановил мальчишку:

— Постой, а давай я запишу лучше.

Откинул крышку с чернильницы, взялся за перо. На полочках лежали две стопки. Одна невысокая с белой, плотной бумагой не ниже второго сорта, а вторая повнушительнее, но бумага в ней и на шестой сорт не тянула. Рука протянулась к первой пачке, но от дверей послышалось: «Это Анны Ивановны листы!» — и траектория движения конечности резко изменилась, пальцы сами ухватили серое, рыхлое непотребство. Михаил чуть не сплюнул от досады, пытаясь с независимым видом царапать имена. Перо цеплялось за бумагу, оставляло царапины и дыры, линии получались неровными, некоторые буквы и вовсе за кляксами прятались.

Теперь Михаил вглядывался в этот перечень, сидя у себя дома. «Ну прочитать можно», — утешил себя он и кликнул Степана. Тот появился быстро, словно за дверью караулил.

— Принеси перекусить чего, — велел ему Михаил и добавил: — И мсьё Нуи передай, пусть ко мне явится.

— Разносолы сей момент будут, — уверил его Степан. — А мсьё, не обессудьте, я ничего передать не смогу. Он как днём ушёл куда-то, так до сих пор не воротился…

Михаил отпустил слугу взмахом руки и вперил озадаченный взгляд в окно, за которым сгущались сумерки.

Глава 33. Заявление

Аннушка сидела за столиком у окна и пыталась писать. Чёткие округлые буквы складывались в слова. На бумаге появлялись ровные строчки. В верхней части листа красовалось слово «заявление», но в голове крутилось — «донос».

Аннушка корпела над ним уже пару часов. Дело продвигалось медленно. Видящая то и дело останавливалась и, отложив перо в сторону, или смотрела в сгустившуюся за окном мглу, или роняла лоб на сплетённые руки.

Сестра Мария, когда учила Аннушку, частенько говорила, что боги знают, кому какую ношу вручить. Они знают, а она, Аннушка, нет. Не знает и не догадывается.

Вспомнились слова Михаила Арсеньевича Милованова: «…одарила она меня на прощание… Так сразу и не поймёшь, то ли благословила, то ли весь род прокляла…» Это он про свою удачу говорил, только у Аннушки стойкое впечатление возникло, что эти же слова можно и про её способности переиначить. Любой дар — это не только благо.

Знаки на руке, словно на мысли Аннушки откликнулись, потеплели, погорячели даже, засветились мягким светом и угасли, прощаясь с очередным треугольником. Четырнадцать. Осталось ровно четырнадцать дней до конца пари. Целая вечность по сравнению с тем, сколько отпущено Настасье до конца жизни. Несоизмеримо и несопоставимо.

Все переживания и тревоги последних дней стали казаться мелкими, суетными. Что такое усадьба? Несколько стен, кустов и тропинок. Это можно и потерять, с этим можно и расстаться. Память? А разве на её память кто-то покушался? Кто может забрать у неё воспоминания? Уж это ни папенька проиграть не в силах, ни Милованов выиграть. Бабушка? Да. Ежели усадьба перейдёт в чужие руки, видеться с Александрой Степановной будет затруднительно. Но не невозможно же! Так чего же она, Аннушка, так всполошилась? Пока живёшь, можно решить любую проблему, ответ на любой вопрос найти, ну или стремиться к этому. Пока живёшь…

Аннушка в очередной раз зажмурилась, пытаясь и слёзы сдержать, и знак на груди Настасьи в подробностях припомнить. Его следовало описать и описание приложить к заявлению.

Что произошло с Настасьей девять лет назад? Почему она решила расстаться с жизнью, оставив себе лишь жалкий клочок? А будущим детям своим и клочка не оставила… Вообще их будущего лишила. Ни малейшего шанса на существование не дала! Как назвать это? Убийство ещё нерождённых? Жертва? Что выторговала она у богов за эту непомерную плату?

Аннушка отложила перо и, выбравшись из-за стола, зашагала по комнате. От окна к двери и обратно. Из стены вынырнула Александра Степановна, посмотрела на метания внучки, головой покачала да и скрылась тихонько, стараясь не привлекать внимания. Аннушка ни появления её, ни ухода не заметила.

Задать самой Настасье вихрем кружащиеся в голове вопросы Аннушка не смогла. Забоялась. Чего? Она и сама не могла сказать точно. Разве может бояться смерти та, что уже столько лет разговаривает с перешагнувшими за черту? Оказалось, что может. Страшит не смерть, пугает неправильность перехода, искарёженность.

А вот видящему, который это безобразие составил и активировал, Аннушка бы вопросы позадавала! Но не судьба, судя по цвету символов, он мёртв давно. Но как он мог?

По всему выходило, что знаки зажгли девять лет назад. Настасья ровесница Аннушки, значит, было ей тогда лет семнадцать-шестнадцать. В памяти тотчас же возник образ сестры. Семнадцать – тот возраст, когда у девушек волос долог, да ум короток. Затем перед мысленным взором Аннушки предстал вечно влипающий в неприятности Петенька Орлов. И Аннушка признала, что наличие разума в этом возрасте ни с полом, ни с длиной волос не связано… Но можно ли на возраст жестокость и подлость списывать? Неопытность, недальновидность – да, а жестокость? О чём думала, чем руководствовалась Настасья, когда девять лет назад отказалась от возможности родить детей, от большей части своей жизни и тем самым приговорила себя к перерождению в мире Девятиликого? И можно ли считать жестокостью принесение в жертву тех, кто ещё не рождён, тех, кто лишь мог бы родиться много лет спустя?

Аннушка бросилась на кровать, перекатилась на спину и легла поверх покрывала, раскинув руки. Свечи хорошо освещали лишь стол и бумаги, лежащие на нём, вся остальная комната погружалась в полумрак. Аннушка устремила взгляд в дальний верхний угол, туда, где тени были