сторону, допытывался пьяный полковник, — всех коммунистических вождей уже скинули в жопу… Чаушеску последнего… Так ты мне объясни — какого хрена они летом совещались, а? Ну о чем они там совещались, если вскоре их всех скинули?
Иванов, привыкнув считать полковника законченным тупицей, был немало удивлен этим необычным вопросом. Дело в том, что еще летом этого года в Бухаресте проходило совещание руководителей «братских партий», на котором Горбачев, как оказалось, последний раз в жизни облобызался с Чаушеску. К концу года практически все восточноевропейские социалистические режимы оказались сметены — кто «бархатной», а кто и весьма кровавой революцией. Поэтому в вопросе Карбановича крылся весьма ехидный смысл — о чем действительно могли совещаться генеральные секретари европейских соцстран накануне своего бесславного свержения?
После определенных колебаний Иванов решил, что не станет выступать в роли «коварного изменщика», и предупредил Олесю о своем возвращении в Москву за три дня до отъезда. Более того, он записал ей свой домашний телефон и пригласил приехать к нему летом. С одной стороны, девушка была обескуражена, поскольку явно рассчитывала на большее; с другой стороны, определенные надежды у нее еще сохранялись, поскольку расставание сопровождалось более чем теплыми объятиями и обещаниями…
Прошло полгода, и вот однажды летом в квартире Иванова зазвонил телефон.
— Слушаю, — неласково буркнул он, срывая трубку, и тут же узнал неповторимый белорусский говорок своей недавней возлюбленной. — А, это ты? Уже в Москве? Ну, приезжай.
Олеся приехала веселая, оживленная и столь соблазнительная, что Иванов немедленно затащил ее в постель, несмотря на настойчивое желание девушки «сначала поговорить». Как оказалось чуть позже, разговор того стоил!
— У меня родился сын, — заявила Олеся и с трепетной надеждой заглянула в глаза своего возлюбленного, — которого я в честь тебя назвала Сережей.
— Когда это случилось? — невозмутимо поинтересовался Иванов.
— Через пять месяцев после твоего отъезда. Я уже была на четвертом месяце, но не решилась тебе об этом сказать.
— А почему я должен быть уверен, что это мой ребенок?
— Да потому, что до тебя у меня никого не было! — воскликнула несчастная провинциалка.
— Допустим. Ну, и чего ты теперь от меня хочешь?
— Как это чего? Ты меня, можно сказать, изнасиловал, поэтому мне даже пришлось отказать своему другу, когда он приехал в Барановичи и сделал мне предложение.
— Ну, милая моя, ты уж совсем голову потеряла! Знаешь, что я тебе скажу? — коварно усмехнулся Иванов. — Во-первых, ты напрасно отказалась выйти замуж за своего лейтенанта, во-вторых, чем нести всякую чушь об изнасиловании, лучше вспомни, как у нас было первый раз. Ты сидела на мне верхом и всячески пыталась самостоятельно избавиться от надоевшей тебе девственности!
— Ну и что? — Олеся заметно покраснела.
— А то, что насилуют все-таки сверху, а не снизу!
Довод оказался столь убедительным, что собеседница осознала свою неправоту.
— Ну ладно, бог с этим, — после небольшой паузы вновь заговорила она, — но неужели тебе не хочется посмотреть на своего сына? Я и фотокарточки его привезла…
— Оставь, — брезгливо поморщился Иванов, как только она потянулась за своей сумкой.
Почувствовав в его голосе враждебность, Олеся быстро оделась.
— Получается, я зря к тебе приехала? У тебя уже есть другая?
Иванов равнодушно пожал плечами, но потом все же снизошел до объяснений. У него, дескать, сейчас трудное материальное положение, поэтому жениться он никак не может. Что касается ребенка, то, конечно, он еще приедет в Барановичи, чтобы посмотреть на него, но только не сейчас, а через какое-то время…
Едва сдерживая рыдания, девушка убежала, а Иванов преспокойно закрыл за ней дверь, в глубине души откровенно радуясь тому, что так легко отделался. Жениться на Олесе действительно не входило в его планы, поскольку он как раз готовил очередную авантюру, связанную именно с женитьбой, точнее сказать, с фиктивным браком.
Не так давно ему удалось познакомиться с богатой дамой тридцати пяти лет, которая мечтала о московской прописке. Они быстро нашли общий язык и выработали деловое соглашение: Иванов вступал с ней в фиктивный брак, получал изрядную сумму, способную обеспечить целый год вполне приличной жизни, делал прописку и разводился. Неожиданное появление Олеси являлось очевидным препятствием для его плана.
Брачная авантюра удалась как нельзя лучше — дама получила желанный штамп в паспорте, а Иванов целую пачку новеньких купюр. После столь замечательной сделки его буйная фантазия заработала вовсю, и следующей затеей стала мысль приватизировать чердак. Вызвав рабочих, он заказал сделать решетку, которая бы перегораживала ведущую на чердак лестницу. Когда работа была закончена, Иванов повесил на эту решетку собственный замок, после чего доступ на чердак оказался в его полном распоряжении. Вслед за этим возникла мысль дать объявление в газеты о сдаче чердака в качестве складского помещения, однако этому помешали непредвиденные обстоятельства. Однажды днем, когда он сидел дома, со стороны первой двери, закрывавшей вход на лестничную площадку, послышалась подозрительная возня. Иванов приоткрыл собственную дверь и выглянул наружу. Сквозь плексигласовое стекло было видно, что у дверного замка, явно пытаясь его открыть, возятся трое бомжеватого вида людей.
На месте Иванова любой нормальный человек, кроме, возможно, боксеров и каратистов, немедленно запер бы квартирную дверь и позвонил в милицию. Однако последние успехи в делах породили излишнюю самоуверенность. Возомнив, что одно только его появление заставит новоявленных воров обратиться в бегство, он смело вышел на лестничную площадку, приблизился к двери и зычно поинтересовался:
— Вы что это тут делаете, а?
Как раз в этот момент одному из них удалось открыть замок, и все трое молча, торопясь и толкая друг друга, ворвались на лестничную площадку, сбили Иванова с ног и затащили в его собственную квартиру.
Для начала его несколько минут усердно пинали ногами, после чего один из грабителей наклонился над скорчившимся от боли Ивановым и вступил в переговоры:
— Слышь, хозяин, деньги давай!
— Да нет у меня ничего, ребята! — как можно искреннее простонал Сергей. — Я же нигде не работаю…
— Нигде не работаешь, а армянский коньяк пьешь? —
