Союза писателей. Естественно, что Павел Ефремович как член правления много времени проводил в ее обществе.
Юлия начала писать еще в юности, человеком она была явно незаурядным, с нею было интересно поговорить. Наталья Андреевна не видела ничего странного в том, что муж стал приводить эту женщину в дом. Хотя первое же появление Юлии в семье оставило неприятный осадок.
Наталья Андреевна увидела их из кухни, она как раз занималась стряпней. По дорожке от калитки к крыльцу между мальвами шла женщина в белом костюме. У нее был высокий стан, свежее, загорелое лицо и короткие бледно-золотистые волосы. Павел Ефремович шел позади, и по его смуглому, с четким профилем лицу Наталья Андреевна поняла, что муж взволнован. Торопливо вытерла о передник руки…
Юлия держалась просто, приветливая, разговорчивая, веселая. Павел Ефремович провел ее в столовую к книжному шкафу с редкими изданиями, которыми он гордился, и вернулся на кухню. И без того темные глаза его стали совсем непроницаемыми.
— Чего ты выскочила такая? Могла бы переодеться, — он критически оглядел стол с горкой насеянной муки, открыл холодильник. — Никогда у тебя не бывает ничего к столу!.. Постели белую скатерть.
Он бывал резким, даже грубым, и раньше, но никогда ей не было так больно от его слов. Так, с комком в горле, и накрыла на стол, а потом и попрощалась с гостьей.
На следующий день муж накричал на нее из-за рубашки. Ему понадобилась вдруг белая нейлоновая:
— По-твоему, я не имею права приобрести себе приличную рубашку?
Она понимала, что такая рубашка мужу и в самом деле нужна, и все же задумалась.
Прошло еще несколько дней, и Наталья Андреевна перестала сомневаться. Она слишком хорошо знала мужа, чтобы не догадаться, что с ним происходит. Павел Ефремович ловил каждое слово, каждый взгляд Юлии. Конечно, Юлия моложе его, но она свободна, с мужем разошлась, растит дочь.
Они собрались в соседнее село, где должны были провести встречу с колхозниками и познакомиться в районном Доме культуры с творчеством членов местного литературного объединения. Павел Ефремович не пригласил ее с собой. Не сделала этого и Юлия. Правда, в машине не оказалось места, с ними ехали еще писатели и один партийный работник. Наталья Андреевна посмотрела «Волге» вслед, — машина подошла за Павлом Ефремовичем к дому, — и занялась приготовлением абрикосового джема. Абрикосы уже осыпались, а у нее все не доходили руки.
Ночью не спалось. Пыталась представить себе, чем они могут там заниматься. Собрались где-нибудь за бутылкой вина? Или бродят по окрестностям? Юлия там впервые, а Павел любит быть гидом у своих гостей. Идут рядом, облитые лунным светом, под которым волосы Юлии кажутся совсем золотыми. Павел помолодевший, оживленный…
Конечно, Юлии можно быть и знающей, и умной, и красивой! Ей не приходилось вот так, как ей, Наталье Андреевне…
Нет! Наталья Андреевна сбросила с себя простыню и встала. Довольно! Дело не только в Юлии. Просто она, Наталья Андреевна, устала так жить и больше не желает.
Ложась спать, она не закрыла ставни, ночь была очень хороша: ясная, лунная. Зеленоватый свет лился в окна, и в комнате было светло как днем. Она достала с антресолей в кухне чемодан и принесла его в спальню, пристроила на двух сдвинутых стульях. Рубашки, носки. Электробритва у него с собой. Что там ему может понадобиться еще? Да, полотенца, носовые платки.
Она покончит с этим рабством. Почему, спрашивается, она должна приносить себя кому-то в жертву? Быть чьим-то приложением? Она может быть еще и сама по себе. Еще не так стара.
Наталья Андреевна оставила раскрытый чемодан и прошла к туалетному столику. Навстречу из мерцающей глубины зеркала шагнула стройная женщина с высокой грудью. Возбужденный блеск глаз делал ее лицо совсем молодым, но седина в темно-русых пышных волосах была видна и при лунном свете. Что ж, если вместо этого ситцевого халата надеть костюм, открытые туфли на каблуке…
Грудь стиснула вдруг такая жажда счастья, такое желание быть любимой, вновь обрести всю полноту жизни, что она приложила руки к щекам и приблизила лицо к зеркалу почти вплотную, вгляделась себе в глаза. Из зеркала на нее глядела другая женщина. В ней, в этой женщине, было все то, что она, Наталья Андреевна, подавляла в себе многие годы, что забывала ради детей и блага семьи, ради него, мужа…
…Он вернулся из поездки на следующий день очень поздно, и она не стала ему ничего говорить. А утром ей нужно было на работу. Теперь же вот Павла Ефремовича все нет и нет, она ждет его уже несколько часов.
Черепичные крыши вдали, кое-где проглядывавшие в зелени, и веретенообразные силуэты тополей залил калиновый багрянец заката.
В доме тихо. Вовка отпросился с ночевкой на рыбалку. Славный мальчишка! Любит природу, животных. Как-то он отнесется ко всему этому? Будет на ее стороне. От отца они ласки немного видели. Не повезло не только ей, но и им, ребятам…
А помидоры она подвязать забыла. Плодов так много, и они такие крупные, что стебли обламываются. Пойти подвязать, все равно время так проходит.
Наталья Андреевна еще раз оглядела приготовленный чемодан, — она поставила его возле двери в кабинет мужа, — и прошла в огород за веранду. У нее тут всего четыре грядки, и все же все лето у них свои овощи — и огурцы, и помидоры, и морковь с луком.
Она нарвала из старой тряпки вязок и присела между гряд, почти слившись в сумерках с землей в своем темном платье.
Он вернулся не один, а с Юлией. Поднявшись на веранду, Юлия сказала:
— Вынесите мне, пожалуйста, сюда.
Павел Ефремович прошел на кухню и вернулся с сифоном и стаканом в руках.
— Духота! Ночью соберется дождь.
Они возвращались с заседания, которое, как всегда, затянулось, и Юлии захотелось пить. Что-то заставило Наталью Андреевну не выдать своего присутствия. Она сидела к ним спиной и могла лишь догадываться, кто из них в какой позе стоит.
Напившись, Юлия проговорила, видимо, продолжая разговор, начатый дорогой:
— С законами искусства нельзя не считаться. Во всяком случае, вашу вторую повесть и рассказы… да, и рассказы, за исключением, может быть, «Соломенной крыши», удачными не назовешь…
Юлия помолчала.
— Там я не сказала сейчас этого, и вы понимаете почему. Но не сказать вам вообще я не могла. Это было бы нечестно.
Послышался нервный смешок Павла Ефремовича:
— Одним словом, лучше мне переквалифицироваться…
Юлия не приняла шутки, судя по голосу, лицо у нее оставалось серьезным.
— Что ж, переквалифицироваться никогда не поздно.
Это, вероятно,
