Книга Могрость - Елена Маврина

Его сомнения неожиданно совпали с ее.

– Ярмак тут ни при чем. Мы говорили. Он был с Сычом в автосервисе.

Гриша чуть не вскочил.

– Ярмак при деле! Верняк. Прихвостень Сыча.

– Гриша…

– Считаешь, вру? Я его видел. Видел! Он заглядывал в калитку, а потом в машину залез – и шустро «вжииить» – укатил. Отпирается, значит?

– Полностью.

– Тебе придется выбрать, кому поверить.

Аня недоверчиво сплела руки:

– Сыч и Ярмак. И вы следили? Со мной Витя не делился подозрениями.

– Они ж твои френды. Школьные друганы.

– Далеко не друзья. Я бы даже сказала: вообще не друзья.

Гриша неловко покрутил в руках смартфон, но продолжил:

– Здесь много кто способен изувечить зверей, но я бы сделал ставку на Сыча. Он прибрал к рукам весь бизнес дяди, а ходил ведь за Зенковым голодранцем: на побегушках, держался тише травы. И где сейчас Зенков?

– Где?

– Без вести того… – Он изобразил ладонью пикетирующий полет. – Пропал без вести. Уже года два как. А этот деньжата заколачивает.

– Мы не можем обвинять людей из-за личной неприязни. Порой тихони – сущие нелюди.

– Не веришь?

– Речь о другом.

– Я сказки не сочиняю, – оскорбился.

Дина сочиняла сказки: жуткие небылицы Морока. Аня молчала, желая прекратить разговор, но Гриша воспринимал ее молчание как обиду.

– Я ведь с планом пришел. Как тебе такое? С планом действий. Целый замысел разоблачения. Наживка из западни.

Гриша выпятил подбородок. Аня моргнула, подумав, что ослышалась. Телевизор транслировал боевые действия, разрушенные дома.

– Стоп. Еще раз?..

– У меня план: вывести Сыча и Ярмака на чистую воду. Я уже послание написал: «Ребят, кто в теме, что такое могрость, напишите в личку».

Аня подалась вперед.

– Кому ты написал?

– Да на стене в группе. Ага. Есть такая: «Сажной – лучший», – Гриша хмыкнул и почесал ладонь. – Нужно выманить тех, кто в теме. В условленное место.

– Удали! Немедленно! – Аня поднялась с намерением отобрать телефон, но в кухне раздался голос Вити:

– Ань! Помоги его затащить!

Посреди веранды на коленях стоял дядя Толя. В грязной куртке и без сапога, он пошатывался и бормотал что-то нечленораздельное, пытался ползти на четвереньках. Витя чуть не плакал от досады. При виде Гриши он окончательно обозлился. Завязалась перебранка, в которой чаще всего звучало: «умник» и «катись». Аня пыталась вставить хоть слово для примирения, но ребята зверели от взаимных оскорблений. Рассвирепев, Гриша оттолкнул Витю с прохода и уходя, громко хлопнул дверью. Дядя упал, отмахиваясь от протянутых рук племянницы. Со второй попытки они с братом подняли его, затащили на кровать. Аня накинула пуховик, выбежала за двор. Ни души. Только снег засыпал пенопластовой крошкой улицу.

Глава 13. Пепелище

Воскресное утро начиналось рано, с боем. Аню разбудили крики. Она накрылась подушкой, но скандал между Витей и отцом избивал слух ненавистью. Когда голоса затихли, Аня натянула свитер поверх пижамы, причесалась, прокралась воровато в кухню.

Дядя Толя в толстовке и джинсах сидел за столом протрезвевший, но с заплывшими глазами и опухшим лицом. Обычно агрессивный и возмущающийся, теперь он обмер как в воду опущенный, гипнотизируя пузырьки в стакане с минералкой. Аня сварила овсянку, но Витя собрался и ушел, на обеспокоенный вопрос ее огрызнувшись: «Прогуляться».

Аня насыпала себе немного каши, присела напротив дяди за стол.

– Может, поешь? Дядь Толь, горяченького? Там котлеты остались.

– Не-не-не, – отмахнулся дядя, грузно сваливаясь щетиной на кулак. – Есть не хочу. Домой хочу.

Напоминать, что он сейчас дома, чревато новым скандалом.

– Как мать? – спросил обывательски. – Нина вчера звонила, говорит: скоро выпишут.

– Да, обещают. – Аня жевала кашу, стреляя взглядами. – Лекарства помогают. И покой. Ей противопоказано нервничать.

– Как учеба?

– Хорошо. Учусь на инженера-технолога.

– А? Инженера? А Нина говорила: на повариху.

Аня втянула воздух, обшаривая взглядом стол. Сопромат и высшая математика – ничего так повариха.

– Знаете, мы хотим забрать Витю к себе, в Воронеж. Чтобы он поступил в университет.

Тусклый взгляд дяди немного посветлел.

– Забрать? Угу. – Он сделал глоток воды, вытер рот грязным рукавом толстовки. – Всех нужно забрать из этого распроклятого места. – Дядя посмотрел на нее волчьим взглядом, будто разделяя с ней уже общую, знакомую тайну. – Я и на заработки поехал ради… всё ради того, чтобы их забрать. А она уперлась.

Аня заставила себя сохранить видимое равнодушие. Она откусила ломоть хлеба.

– Дине здесь нравилось.

Дядя брякнул:

– Ни капельки. Никогда ей здесь не нравилось, уж поверь.

Столкнувшись с ним взглядом, Аня отвернулась.

– Впервые слышу.

– Вас, детей, берегут. Берегут. А ее? Ее я не уберег! – Он посмотрел на свои руки в синяках, будто на чужие.

– От чего?

Но дядя лишь грустно кивал собственным мыслям.

– Они их растревожили, – повторял, – растревожили. Норы в лесу. Растревожили и не погубили. Ложь. Ложь и обман. А она поверила. Она впервые поверила, что можно закончить.

– Что закончить?

– Эту повинность. Все ее обманули. Все. Оставили на съедение. Расплачиваться. Их страдания заслуженны. – Улыбнулся. – Я узнавал. Никто не избежал мести.

Аня уже начинала беспокоиться, что так и проявляется белая горячка.

– Мести? Дядь Толь… Кто ее оставил?

Он посмотрел незнакомцем, глаза его заблестели слезами. Аня онемела, руки нервно крошили хлеб.

– Она ведь не хотела рожать. Я ее уговорил, – сознался шепотом. Ударил себя в грудь. – Такая красавица! Мне не мечтать даже. – Он склонил голову. – Такая девушка меня полюбила. Я так хотел, чтобы она меня полюбила.

Ане было и жутко слушать, и любопытно. Она сидела, боясь шелохнуться, а дядя бессвязно вспоминал:

– Девочка. Она мечтала о девочке, и тебя обожала. Ты прости, что прогоняла вначале, обижала. Она людям не верила. Доченька. Нина знать не знала, как любила она тебя. Но Витя… Витя ее действительно осчастливил. Не я, – отмахнулся, пошатываясь от слабости. – Сын. Она пожертвовала ради ним всем. Она так рискнула.

Аня пытались спрашивать, но безуспешно: дядя говорил сам с собой.

– Разве бы ей позволили? Кто здесь позволит? – развел он руками. – Она мне призналась – я не поверил. Она пожалела. Пожалела. Я ведь как увидел – сбежал. Сбежал. Всех их бросил.

Он всхлипнул судорожно и звучно разрыдался в ладони, дергая плечами с детским безразличием и отчаянием.

– Дина говорила о могрости? – твердо спросила Аня.

И дядя весь напрягся. Он вытер слезы с глаз, сцепил ладони, чтобы посмотреть на нее угрожающе. Скорбь лица обезобразил оскал.

– Всё сжег. Всё.

– Она пыталась спастись от могрости? Здесь, в Сажном? Она знала? И археологи знали? Они раскопали что-то?

Дядя спешно поднялся. Хмельного плача как небывало, рука громко