Гамилькар потребовал от своих сыновей принести знаменитую клятву в ненависти римлянам на внутренностях человеческих жертв, что очевидно из рассказа об этом эпизоде у историка Поли-бия, передающего рассказ самого Ганнибала: «Ему было девять лет, и когда отец приносил жертву Зевсу [т. е. Мелькарту. – К. М.], он стоял у жертвенника. „Когда жертва дала благоприятные знамения, богам сделаны были возлияния и исполнены установленные действия, отец велел остальным присутствовавшим при жертвоприношении удалиться на небольшое расстояние, а меня подозвал к себе и ласково спросил, желаю ли я идти в поход вместе с ним. Я охотно изъявил согласие и по-детски просил его об этом. Тогда отец взял меня за правую руку, подвел к жертвеннику, приказал коснуться жертвы и поклясться, что я никогда не буду другом римлян”»[116].
Впрочем, ханаанский закон повелевал, чтобы Гамилькар Барка принес в жертву самого Ганнибала как первенца. Возможно, взятая с него клятва на жертве была своего рода выкупом его жизни ценой жизней десятков тысяч человек, которых он погубит в своих бесчисленных войнах. Сам Ганнибал, как рассказывает римский поэт Силий Италик, также уклонился от принесения в жертву богам Ханаана своего первенца, пообещав Мелькарту роскошные жертвы после победы над Римом. Жрецы Мелькарта умножали число загубленных человеческих душ с той же страстью, с какой их оппоненты олигархи умножали денежные капиталы.
Капиталисты приносили жертвы золотому тельцу ради прибыли, а войны они финансировали только тогда, когда в них был коммерческий смысл. Поэтому Ганнон Великий II, представитель богатейшей семьи Карфагена, последовательно противился всем начинаниям Баркидов. Тит Ливий пишет, что, когда Ганнибала еще юношей вызвал в Испанию командовавший там его шурин Гасдрубал Красивый, Ганнон заявил в карфагенском сенате: «Гасдрубал, который некогда сам предоставил отцу Ганнибала наслаждаться цветом его нежного возраста, считает себя вправе требовать той же услуги от его сына. Но нам нисколько не подобает посылать нашу молодежь, чтобы она под видом приготовления к военному делу служила похоти военачальников»[117].
Эта речь, с одной стороны, еще раз наглядно демонстрирует повсеместное распространение содомии среди ханаанейцев, а с другой – обнаруживает очевидный страх Ганнона перед любым усилением своих политических оппонентов. Когда же молодой Ганнибал, осадив союзный римлянам испанский город Сагунт, спровоцировал войну с Римом, Ганнон потребовал немедленного мира и выдачи самого полководца на расправу: «Я заранее предостерегал вас не посылать к войску отродья Гамилькара… Но вы отправили к войскам юношу, пылающего страстным желанием завладеть царской властью и видящего только одно средство к тому – разжигать одну войну за другой… к Карфагену придвигает Ганнибал теперь свои осадные навесы и башни, стены Карфагена разбивает таранами; развалины Сагунта – да будут лживы мои прорицания! – обрушатся на нас… Итак, спросят меня, нам следует выдать Ганнибала? По моему мнению, его не только следует выдать как очистительную жертву за нарушение договора, но даже если бы никто не требовал, и тогда его следовало бы увезти куда-нибудь за крайние пределы земель и морей… где бы он не имел никакой возможности тревожить наш мирный город»[118].
Олигархи во главе с Ганноном противодействовали Ганнибалу все то время, пока он воевал в Италии; они пытались заключить мир с противником сразу же после победы Ганнибала при Каннах, а когда поражение от римлян стало очевидным, то во время переговоров всячески упирали на то, что никогда не хотели войны. Карфагенских ростовщиков и в самом деле не очень интересовали завоевания и строительство державы, в которой царями были бы Баркиды. Они не хотели приносить в жертву первенцев, предпочитая покупать подменных младенцев на рынке. Они были согласны смириться с господством Рима, лишь бы им не запрещали торговать. Ростовщики были уверены, что сила их золота скорее подорвет могущество Рима, чем сила ганнибалова меча.
Вскрывшийся в судьбах Карфагена архетип борьбы двух партий Ханаана, «правой» ростовщической и «левой» жреческой, будет постоянно воспроизводиться в истории и особенно ярко проявится в XX веке – веке победившего Ханаана.
Объект поклонения ростовщического Ханаана – Золотой Телец, деньги, увеличение любой ценой своих материальных прибылей, культ чистогана. Капиталисты предпочитают выгоду здесь и сейчас. Предприятия и проекты, где они не видят своей прямой выгоды, их не интересуют. Американский публицист Томас Джозеф Даннинг предельно четко описал философию дельцов Ханаана: «Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы. Доказательство: контрабанда и торговля рабами»[119].
При этом олигархи не любят государственность, монархию и сильную власть, даже если она вышла из их собственной среды. Они стремятся к тому, чтобы превратить человечество в общество потребления. Прямое олигархическое правление приводит оказавшиеся под их властью государства к глубокому кризису и хаосу. При этом капиталисты чрезвычайно прагматичны и готовы сотрудничать с каким угодно внешним врагом, если это сулит им прибыль. Готов ростовщический Ханаан временно уживаться и с Империей: он охотно идет с ней на компромиссы, рассчитывая подорвать ее своим золотом изнутри и поставить себе на службу. Карфаген был классической олигархией, эталоном для будущих итальянских республик и протестантских Голландии, Англии и США.
Для жреческого Ханаана на первом месте стоит идолослужение – совращение как можно большего числа людей в поклонение кровожадному Молоху. Прибыли ростовщиков жрецы предпочитают единомыслие и «правильное», с их точки зрения, поведение большинства людей. Поклоняющиеся их демону Баал-Зебулу, то есть Вельзевулу, в наше время называются сатанистами. Они практикуют наркоманию, содомию, проституцию и детоубийство во имя Тинит и Мелькарта. Религиозный пафос диктует жрецам всемирные амбиции. Во времена Карфагена это было господство над всем известным Средиземноморьем и полный контроль за межконтинентальной торговлей, сегодня – в начале XXI века – это план «великой перезагрузки» всего мира в новое тоталитарное общество.
