Манию Эгнацию и Эвгенею стало известно постановление римского сената о союзниках, они решили попытать счастья и отправились в Сиракузы. Там они хотели записаться в очередь на прием к претору, но вскоре выяснилось, что указ сената не распространяется на беглых рабов, а также на тех, кто был обращен в рабство за участие в каком-либо мятеже или по приговору суда за совершенные преступления. Друзья приуныли. Биографии того и другого не позволяли им надеяться на получение свободы посредством преторской виндикты. Маний Эгнаций был участником мятежа во Фрегеллах. Эвгеней и его старший брат Дамон были проданы в рабство в наказание за нанесение побоев высокопоставленному приближенному сирийского царя. К тому же Эгнаций и Эвгеней были еще и беглыми рабами.
В Сиракузах оба друга встретились с Варием, который, недолго думая, посвятил их обоих в заговор.
Эвгеней, которого Эгнаций представил бывшему квестору Фрегелл как своего верного товарища и друга, Варию сразу понравился.
Это был красивый молодой человек, крепкого телосложения, грамотный и сообразительный. В беседах с ним Варий узнал о его брате Дамоне, который томился в оковах на мельнице неподалеку от Галикий. По словам молодого сирийца, таких, как он, кандальников, там было человек тридцать-сорок. Эвгеней, пока был в бегах, хотел каким-нибудь способом выручить брата из тяжелой неволи. Одно время он и Маний Эгнаций даже планировали силой освободить Дамона и его товарищей с намерением сколотить из них разбойничью шайку наподобие той, которую возглавлял Гадей.
Эвгеней убеждал Вария, что кандальники являются самым горючим материалом среди рабов и их не придется долго уговаривать, чтобы они первыми зажгли огонь восстания. Фрегеллиец решил возглавить галикийских рабов, взяв на себя роль застрельщика всеобщего восстания в Сицилии. В то же время он не терял надежды привлечь на сторону рабов своих соотечественников-фрегеллийцев.
Как-то Эгнаций и Эвгеней вновь повстречали Гадея, который занимался грабежами на Леонтинской равнине, и вскоре познакомили его с Варием. Гадей одобрительно отнесся к решению рабов взяться за оружие и обещал оказывать им всяческое содействие. Он даже выразил желание присоединиться к Варию при первых же слухах о поднятом им восстании. Он уверял, что под его началом более тридцати всадников, отчаянных храбрецов, готовых идти за ним в огонь и в воду.
После совещания рабов в святилище Паликов Вария охватила настоящая эйфория. По его мнению, все складывалось лучше всяких ожиданий. Самым главным было то, что состоявшееся в роще Паликов многочисленное собрание рабов из различных областей Сицилии обещало разнести по всему острову его идею о всеобщем восстании. Данные там им самим и другими участниками собрания священные клятвы казались фрегеллийцу надежным залогом того, что он не останется без поддержки, даже если будет осажден где-нибудь в горах превосходящими силами римлян. Больше всего он рассчитывал на Сальвия и Афиниона, которые намеревались поднять восстания в областях Гераклеи и Сегесты. Обещали привести к нему своих товарищей и беглые рабы сириец Дамаскид и македонянин Диоксен. Первый скрывался в горах близ Сегесты, а второй возглавлял около полусотни беглых рабов в областях Скиртеи и Мерганы.
Деньги, которые Мемнон дал Варию в дорогу, пришлись весьма кстати. На эти деньги фрегеллиец приобрел в Акрах новые плащи для себя и своих спутников, а в Гибле Геры, проходя мимо оружейной лавки, не устоял перед покупкой трех дорийских мечей в ножнах. Оставшихся денег должно было вполне хватить на оплату проезда морем от Калвизианы до Мазары.
Возле разрушенной Гелы, перед самым закатом, они решили заночевать.
От когда-то знаменитого и многолюдного города Гелы, соперничавшего своим богатством и красотой со многими греческими колониями, остались одни развалины. Неподалеку от них в долине обмелевшей реки, тоже носившей название Гела, виднелось чахлое поселение земледельцев. Территория самого города была совершенно заброшена. В эпоху римского владычества немало цветущих ранее греческих колоний пришли в упадок. Такие знаменитые города, как Гимера и Гербесс, лежали в руинах, среди которых паслись овцы и козы. Мегару Гиблейскую разрушил Клавдий Марцелл, и город с тех пор так и не был восстановлен.
Пока Маний Эгнаций и Эвгеней разводили костер, Варий доставал из дорожного мешка провизию. Ужин обещал быть скромным: копченая баранина, соленые маслины, пшеничные лепешки и кислое вино, хорошо утолявшее жажду.
В это время они увидели группу людей, переходивших реку вброд. Один из путников ехал верхом на муле. Судя по всему, это был состоятельный человек, следовавший по своим делам в сопровождении охранявших его вооруженных рабов.
Когда путешественники приблизились, стало ясно, что человек, сидевший на муле, не кто иной, как римский всадник. Принадлежность его к этому высокому римскому сословию нетрудно было определить по тунике с узкой пурпурной каймой и массивному золотому кольцу на пальце правой руки.
Один из рабов, двигавшийся позади телохранителей римлянина с тяжелой поклажей на спине, вдруг остановился и нагнулся, чтобы ослабить или, наоборот, подтянуть на ноге ремень своего башмака.
– Этого молодого человека я знаю, – сказал Эвгеней товарищам. – Несколько раз встречался с ним в Сиракузах. Его зовут Антиной.
– Кажется, и он узнал тебя, – заметил Маний Эгнаций. – Пойди, поговори с ним. Может быть, у него есть какие-нибудь новости для нас…
Эвгеней, подойдя к рабу, обратился к нему с приветствием:
– Да сопутствуют тебе боги, брат! Если не ошибаюсь, тебя Антиноем зовут?..
Раб, не поднимая головы и делая вид, что он занят подтягиванием башмачного ремня, зашептал скороговоркой:
– Слушай, что скажу, если не знаешь… Заговор раскрыт. Из Палики пришел донос, и претор теперь рассылает своих людей по городам, чтобы предупредить проагоров о возможных беспорядках. Публий Клодий, мой господин, послан в Гераклею. Я слышал, как он говорил своему приятелю, что у него на руках предписание претора с самыми широкими полномочиями по набору солдат и проведению дознаний среди рабов. Сейчас мы направляемся в Калвизиану. Не советую вам идти туда. Городок небольшой, а наш господин, увидев вас троих, уже высказал свои подозрения на ваш счет. Прощай, брат! Будьте начеку.
Он дружески подмигнул Эвгенею и, поправив поклажу на спине, продолжил свой путь.
Молодой сириец, вернувшись к товарищам, рассказал им о том, что сообщил ему раб Клодия.
– Что ж, – хмурясь, сказал Варий. – Было бы очень наивно полагать, что верховный жрец Паликов не донесет на нас претору.
Поразмыслив, он изменил свое первоначальное решение идти в Калвизиану.
– Этот парень прав. Не стоит рисковать из-за каких-то двадцати лишних миль, которые нам придется пройти, минуя Калвизиану. Попробуем сесть на корабль в Агригенте. Город большой – в нем легче будет затеряться, не вызывая подозрений. Отдохнем немного до наступления темноты и продолжим путь…
Глава вторая
Агригент. – Морской переход до Мазары. – Колония изгнанников
За одну ночь и до середины следующего дня Варий и двое его спутников проделали утомительный путь в двадцать четыре мили, добравшись до Агригента.
Они вошли в город, не привлекая к себе внимания сторожей, вместе с группой крестьян, спешивших на рынок со своими тележками, груженными раннеспелой капустой и зеленью, и сразу направились к Морским воротам, за которыми начиналась дорога, ведущая в гавань.
Город отстоял от моря на добрые три римские мили.
Через полчаса быстрой ходьбы путники пришли в многолюдную и шумную гавань.
Им сразу повезло. В гавани Варий случайно повстречал знакомого кормчего большого грузового судна. Кормчий согласился за умеренную плату доставить всех троих в Мазару. Корабль следовал из Одиссеи в Лилибей и в Агригенте сделал остановку, чтобы дать отдых гребцам и запастись свежей водой. Кормчий предупредил, что кибея выйдет в море на рассвете следующего дня.
В последние дни на всем южном побережье Сицилии стоял нестерпимый зной. На море было полное безветрие. Широколистные и более нежные растения в садах поникали еще до полудня. Жители прибрежных городов стремились быть поближе к морю, чтобы хоть немного уберечься от жары.
Маний Эгнаций предложил товарищам искупаться в море. Варий и Эвгеней не возражали.
Наскоро пообедав в харчевне, они покинули гавань и выбрались на открытую прибрежную полосу в восточной части залива.
Отсюда к городским стенам поднималась
