Тьма вырвалась наружу, Тьма ослепила своей глубиной и поглотила человека, выпуская наружу зверя.
И я больше не Вахид…я иное, я нечто, что довольно скоро трансформируется в зверя. После…после того, как…Зверь ощущает только голые инстинкты, она разбудила в нем самую адскую и самую губительную похоть.
Опрокинул на пол, сдирая в клочья свадебное платье, обнажая белоснежное тело, сдирая с него тряпки, придавливая собой полуволком, получеловеком, жуткой тварью, вырвавшейся из глубин самого ада. Выбивающиеся из-под ногтей когти ранят тело, вдираются в него, оставляя кровавые борозды. Животное сошло с ума, и оно хочет свою добычу, оно осатанело от жажды боли и жажды именно этого тела. Оно хочет ее страданий, хочет пытать, хочет слышать крики и жрать их. Оно хочет мучить и терзать, трепать это тело…
Волк не знает, что под ним женщина. Под ним желанная добыча, под ним нагое человеческое тело с самым невероятным запахом на свете. И он будет трахать это тело, пить и кусать.
Но если другая сопротивлялась бы, вырывалась, сражалась за свою жизнь, то эта покорно лежала под ним…истекала кровью, стонала от боли, но не вырывалась. Эскама плакала, прикрывая веки, но ни разу не оттолкнула. Как будто знала, что сопротивление пробудит инстинктивную жадность, инстинктивное желание разодрать еще яростнее, еще больнее.
– Вахид…единственный…я твоя…
И зверь рычит человеческим голосом.
– МОЯ!
Раздвигая колени рабыни, нависая над ней. Войдет и перекусит ей горло, выпьет клокочущий фонтан феерического звериного счастья.
– Твоя…и умру твоей…любя тебя…
Замер, всматриваясь в окровавленное и бледное лицо, в разметавшиеся по полу волосы, в задыхающийся от страданий рот. Клыки впились в кожу, на язык брызнула теплая жидкость. От вкуса ее крови темнеет в глазах, из них сыплются разноцветные искры, а собственная кровь вспыхивает самым диким сполохом бешеного и неконтролируемого огня, испепеляя мне вены.
А потом вдруг Зверь забился в агонии внутри, и человек застонал, завыл, захлебнулся…Безумная, испепеляющая борьба. На смерть, настолько жестокая, что я слышу, как хрустят кости от обращения в обе стороны, выламываясь в звериные и восстанавливаясь в человеческие. Меня самого скрутило от боли, и я снова взвыл, задрав голову…всей силой воли изгоняя волка, выталкивая его из своего тела, загоняя в цепи, в клетку…Уткнулся поросшей шерстью мордой в ее грудь, тяжело дыша и дрожа всем телом. Язык медленно прошелся по рваной ране на плече, вкушая самую вкусную и самую острейшую кровь на свете. Меня пронизало током, вены натянулись, как провода, готовые вот-вот порваться.
– Любя тебя…любым… – шепчут иссохшиеся губы эскамы. – До смерти…до ада…
Когти медленно прятались под ногти, и ладони сжимали нежное изувеченное тело. Рана затянулась на глазах, и я принялся вылизывать истерзанную плоть, зализывая каждый шрам, каждую царапину, каждый клочок лохмотьев, чувствуя, как тело бьется подо мной в боли и дрожи, ненавидя себя за то, что сделал с этим телом. Исправляя, залечивая, регенерируя.
Волк не мог забирать боль…боль мог забрать только человек, слюна горного ликана может вернуть к жизни, и я жадно зализывал раны, забирая страдания. Вылизывал ее лицо, ее слезы, жадно лизал ее грудь, соски, втягивая их рот. Похоть не отступила, она все так же остра и безумна. Член ноет, бугрится узлами, вздыблен до такой степени, что кажется, его сейчас разорвет.
Спускаясь по животу вниз к израненным ногам, вылизывая каждый сантиметр ее тела. Снова поднимаясь к ее лицу с зажмуренными глазами, к дрожащим губам. Еще не человек, но уже не волк. Адское существо…дрожащее от страсти, пульсирующее от невыносимого до боли вожделения.
– Все еще хочешь умереть? – рычащим шепотом ей в рот, и ощутил, как тонкие и сильно дрожащие руки вскинулись, обняли меня за шею. Под ее пальцами шерсть и кожа. Она не может не чувствовать…что я еще не человек, не может не понимать, что на ней чудовище, и это оно ласкает ее тело. Это оно вгрызалось в него, оно рвало и трепало, и именно оно само дрожит от страсти, готовое вонзиться в нее изнывающим членом.
– С тобой…да…хочу…хочу быть твоей…Вахид…
И я до адской боли хочу ее своей, и я лгу – я бы уже от нее не отступился. Никогда. Ни волком, ни человеком. Но зверь отступает…он прячется, отходит назад…Накрыл грудь лапами, сжимая и накрывая губами торчащие соски, зализывая их так отчаянно, что она выгнулась подо мной и застонала…но уже не от боли. Первый женский стон, и зверь взметнулся снова, но я усилием воли смог загнать его обратно… я впервые был сильнее волка, впервые мог его обуздать.
– Посмотри мне в глаза…Лана.
Приоткрыла веки, и я задохнулся от красоты и глубины этих небесных глаз, на дне которых можно было сдохнуть самому. Отыскивая в них страх от того, что она видит…
– Боишься?
– Нет…
И я знаю, я чувствую, что она не лжет. Зверь все еще ревёт, все еще бьется взбесившимся чудовищем.
И мои алчные губы скользят по ее телу, по горячей коже. Чудовище с восторгом ласкало нежную девственную кожу, опускаясь вниз по животу к голому лобку и скрещенным ногам, раздвигая их в стороны и зарываясь между ними лицом, чтобы жадно всосаться, впиться в ее плоть, чтобы длинным звериным языком лизать между складками, отыскивая клитор, натирая его шершавым кончиком, погружая этот язык внутрь ее тела и хрипя от бешеного удовольствия глотать ее соки.
Язык забирается глубоко, бьется, лижет внутри, чувствуя, как стенки влагалища сжимают его и трепещут, лапы обхватывают стройные ноги, полулапы-полуруки. Губы неистово сосут клитор, пока Лана не выгибается с громким криком, распахнув широко ноги, вцепившись в мои черные волосы-шерсть. Ее оргазм не просто сладкий, он острый, он до дикости вкусный настолько, что внутри меня взрывается цунами. Оказывается, вкус удовольствия, женского удовольствия намного вкуснее вкуса боли.
Метнулся вверх, хватая лапами ее запястья, вылизывая их, обсасывая ее пальцы, нависая сверху, поднимая ноги под колени и одним мощным толчком вбиваясь в ее тело под громкий крик сорванной плевы, упругость которой я ощутил, когда вошел. Крик разорванной невинности, который тут же слизываю с ее рта, впиваясь в него поцелуем-укусом, захватывая в плен маленький язык, оплетая своим, отдавая ей вкус ее оргазма.
Налитый кровью член вонзается глубоко и сильно, туго стиснутый невинной плотью. Меня разрывает от аромата ее девственной крови, от запаха ее наслаждения… надкусывая запястье прижимаю к ее рту, чтобы заглушить боль вспышкой дикой похоти от капель моей крови, заставляя ее начать метаться подо мной…И я пьян от понимания, что она все еще жива, не просто жива, она стонет подо мной, со мной, она отдается мне, выгибается и распахивает ноги все шире, подставляя мне свое ненасытное влагалище, раскрываясь и отдавая мне свою сущность.
– Ты моя…Ланааа, моя….Скажи…кричи…
Хриплю ей в рот, не переставая двигаться в ней, и чувствуя, как она оплетает меня своими ногами, и я капаю в ее приоткрытый рот каплями своей крови еще, вбиваясь все сильнее, мощнее, хаотичней, по самые яйца. Пока ее плоть не сдавила мою в конвульсиях еще одной волны удовольствия и еще, и еще. Бьется в моих руках. Стонет, кричит, хрипит, извивается. Мой ликанский яд усиливает ее оргазм во сто крат, и она от него изнемогает, почти теряя сознание.
