– Азиза завтра уезжает в наш дом в горах, она хочет вернуться туда и какое-то время пожить там. Надеюсь, ты дашь ей такое разрешение, сын?
– Да, пусть едет.
Роксана подошла к Айше и поцеловала ее в лоб, погладила по щеке.
– Оставь нас наедине с твоим братом, моя девочка. У меня несть к нему важный разговор.
– Я попросила тебя уйти, Айше. Сделай, как я сказала, не своевольничай.
– А ты не говори со мной как с ребенком, мама.
– Айше…выйди, пожалуйста, сделай, как говорит мать.
Я подмигнул ей, и банахиры провели сестру до дверей и прикрыли их снаружи.
– Так как я являюсь управляющей гаремом, и именно я принимаю решение насчет всех эскам…
Я подошел к окну снова и посмотрел, как вдалеке мои средние сестры утешают Азизу и ведут обратно в дом.
– Насчет смертной, не помню ее имени, той самой, которая свидетельствовала против Бахта. Ты сам понимаешь, ей теперь не место в нашем доме, притом скоро прибудут кольца, и в ее крови больше не будет надобности. Я выдам ее замуж за Башара и отправлю вместе с Азизой в горное поместье.
Моя рука взметнулась, и я сдавил ею шторку так, что она сорвалась с петель.
– Я уже дала распоряжение насчет свадьбы. Завтра она выйдет замуж и уже послезавтра отбудет из этого дома.
Услышал, как она удаляется из кабинета, как закрывает за собой дверь, и содрал штору к такой-то матери с окна.
Я не мог возразить, не мог ничего сделать. По всем законам моя мать имела полное право распоряжаться судьбой всех эскам в гареме. Это прописано в нашем уставе. Она не имеет права лишь принимать решение насчет моих наложниц.
Глава 21 Я хотела бы быть ЕГО в другом понимании. И сейчас, когда горячие пальцы давят на мою сонную артерию, вместе с яростью по телу пробегают тысячи электрических разрядов, и мне тяжело дышать не только потому, что он сжимает мое горло. Мне тяжело дышать, потому что он прикасается ко мне. Неужели он не чувствует…? Или ему и на это наплевать…? Он привык. Привык к тому, что женщины так на него реагируют, и я всего лишь одна из них. Притом самая жалкая, ничтожная и недостойная.
(с) Ульяна Соболева. Позови меня
Я почернел весь, потемнел и помертвел, когда смотрел, как ее вводят в залу, полную гостей. Одета во все белое. Сразу видно, что наряд шили со всей тщательностью и роскошью, на которую способна сама Роксана Ибрагимова, когда прикладывает свою руку к чему-либо. Ее вкус безупречен, особенно если это война, а это была война со мной.
Вызывающе прекрасное платье, расшитое жемчужным бисером и усыпанное мелкими камнями. Волосы распущены по спине и приподняты у висков белыми цветами, по полу тянется свадебная фата. Она не просто красива, она ослепительна, и я вдруг понимаю, что все мужские взгляды направлены на нее. Ни один из мужчин в этой зале не смог устоять, чтобы не смотреть на эту невероятную нечеловеческую красоту обыкновенной смертной эскамы. В том числе и ее проклятый жених…Я уже знал, что он умрет. В моей голове он сдыхал самой жуткой и невероятной смертью. Позже…позже я оторву ему яйца и поджарю его самого на костре.
Башар – родственник генерала банахиров Асама. Иной свадьбы у него и быть не могло. Особенно, если моя мать спонсор этого еб*ного спектакля.
Нет…Я не смог противостоять своей матери. И она прекрасно знала, что своим решением загнала меня в адов капкан, из которого не было ни единого выхода. И дело не в моей власти, не в том, что я могу и имею право на что угодно. Это шантаж уставами и законами племени, моей семьи, вековыми основоположениями в ней. То, что нельзя нарушать без целостности всей стаи.
Еще вчера я смотрел с яростью на Раиса, на то, как тот зачитывает мне наизусть устав дома Ибрагимовых. Стискивая ладони, сжимая их так, что ногти впились в кожу и распороли ее до крови.
– Здесь подписи твоего деда, твоего отца и других членов стаи из королевской семьи.
– Твою мать! Поди вон! Я знаю эти гребаные законы наизусть!
Плевать я хотел на подписи, плевать хотел на все…только одно меня пока останавливало – это ценность ее жизни, которую я мог отнять в обличии зверя. И…мать тоже это знала, она нарочно бросила мне вызов, понимая, насколько обложила меня. В одном случае я убью ее сам, а в другом – она никогда мне не достанется. НИКОГДА. Твою гребаную мать! Это проклятое и невыносимое НИКОГДА. И именно сейчас я хотел эту смертную так, как не хотел никого в этой жизни. Алкал с такой силой, что темнело перед глазами, когда хочешь женщину до умопомрачения.
Как же она ослепительно красива во всем белом, и ублюдок Башар не сводит с нее восхищенных глаз, он оторопел от привалившего ему счастья. Я вырву эти глаза вместе с мозгами.
Тяжело дыша, смотрю, как ее подводят к нему…На хер это все! Я не обязан! Но на меня поднимает взгляд сама Роксана. Триумфальный и вопросительный. Словно спрашивает: «Уйдешь? Унизишься? Покажешь, что тебе больно? А ведь тебе больно ее отдавать…но я все еще твоя мать, и я слишком хорошо знаю тебя, чтобы не обойти».
Рахмам зачитывает священный текст сочетающихся браком, а меня всего корежит. Я смотрю то на мать, то на торжествующую Гульнару, то на невесту…НЕВЕСТУ! Гребаную! Мать ее, невесту! Слишком красивая, слишком…поднимает на меня глаза полные боли, полные отчаяния, и у меня все леденеет внутри.
– Согласна ли невеста…
– НЕТ! – отчетливо, громко, так, что вся зала содрогнулась, – Невеста скорее умрет, чем согласится! Невеста навеки отдана другому! Невеста никогда не станет ничьей женой!
Внутри все разорвалось на миллиарды осколков, на кровавые частицы боли, желания и отчаяния.
НИ ХЕРА! ОНА МОЯ! ПУСТЬ СДОХНЕТ МОЕЙ! НЕ ОТДАМ!
– Никакой свадьбы не будет! – звучит собственный голос, словно разрезая тишину лезвием.
Схватил ее за руку и поволок за собой из залы. Под адское молчание гостей, под эти охреневшие взгляды. Вниз…по ступеням в подвал. Не сопротивляется…покорно следом. Втащил вниз, открыл клетку и с лязгом захлопнул за нами. Вышвырнул ключ. Пусть видит, пусть знает, где она, с кем и что с ней сейчас будет. Она сама захотела, сама попросила зверя сожрать ее, и он больше не может терпеть.
– Значит, сдохнешь прямо сейчас! Готова?
Кивает и бросается ко мне…жадно хватаю за горло, за затылок, сдирая к такой-то матери фату, впиваясь в шелковистые волосы. Маленькая глупая Мотылек. Она пришла за своей смертью, а я… я больше не мог держать своего зверя. Глупая не знает, что имеет дело не с человеком.
С животным рычанием вдавил ее в стену, набрасываясь на ее рот, пока волк еще боролся внутри с человеком. Пока мог терзать и кусать ее губы, пока мог…Но запах слишком силен, соблазн настолько огромен, а голод беспощаден, и я чувствую, как рвутся наружу клыки, ощущаю, как они полосуют нежную щеку, и от запаха крови уносит все планки.
