ногой.
Борис ушел от доктора потрясенный. Поистине великий эскулап! В корень смотрит… Недуги — от злобы, здоровье — от радости. Прав доктор — знатные фамилии вечно между собой в распрях. Кому же златой век возродить? Век, не ведающий горестей? Недаром утверждали древние — люди той поры были телом крепки, душой благородны.
С этого дня Борис — пациент доктора Бехера, пациент прилежнейший. Аккуратно ходит в заведенье, куда течет по желобам вода. Выпитым порциям ведет счет в дневнике. Тянет воду из глиняного стаканчика, «как рюмка для ренского», и находит вкусной. Погружает тело в ванну, вдыхает запах соли, жар из преисподней. Во всем следует Борис рецепту, заученному наизусть:
«Печаль и скуку пресекать. Мышцы каждодневно упражнять, спать не чересчур много, сколь можно долее проводить время на свежем воздухе. Избегать соленого, копченого мяса либо вымоченного в уксусе, грубых колбас, соленой икры, очень сладкого и крепкого вина».
Пиво доктор Бехер разрешил. У Власты домашнее пиво, легкое. Пивичко…
От скуки пациент счастливо отбился. Привык гулять по утрам, казисто помахивая тростью, как все. От дождя спасался в остерии. Чашка чоколаты, да еще служанка, смуглая не по-здешнему, напоминали Венецию, год с Франческой.
Князю и в лес пойти пешком не зазорно, коли он пациент. То не ходьба, а моцион.
Дневник заполняется вечерами, без спешки. Утомленный ванной и пургованьем, сиречь очищением желудка, пациент сидит дома, бережется ветра и прохлады.
Завел еще тетрадь, для разных мыслей. Уносят они подчас далеко, до Балтийского моря. Борису видятся гавани, купецкие корабли. Прекрасная российская Венеция жить без ремесла, без торговли не может.
«От нас товаров требуют — смола, поташ, рыбий клей, сало, юфть, икра паюсная, пенька, лен, ворвань, хлеб, дерево дуб, бревна…»
Что еще? А соль, меха! Прибавил, начал соображать, что нам заказывать в заморских краях. «Вина, духи, пряности…» Однако Меркурий с Марсом не в ладах. Сверившись с картой, прикинул, как вести коммерцию в военное время, под какими флагами спокойнее.
Купцы потерпят убытки, коли не будут вовремя извещены, какие гавани открыты, каков где спрос на товары, какие цены. «Для того должно от наших купцов иметь знающих коришпондентов».
Куракин сетует, что деньги в России чеканят из привозного серебра и золота от продажи русских товаров, а надо бы «из государства ефимков червонных не выпускать», сиречь покупать за границей меньше. Возможно ли это? Борис вспоминает, что мы требуем от иностранцев, — сукна, вина, лекарства, олово, серу, краски, бумагу, ружья, медь, галантерею, конфеты, иглы, табак, карты, специи… Кое-что, по мнению Куракина, излишняя ныне роскошь. А бумагу, хорошие ткани для всякой одежды и многое другое пора делать самим.
Писанье дается туго. Мысль часто не находит слов. Нет еще в лексиконе Куракина таких выражений, как «торговый баланс», «дефицит внешней торговли». Не один вечер потрачен на записку «О торговых статьях» — первое сочинение дипломата Бориса Куракина.
4
Нашел себе занятие и Федор. Взялся помогать Власте — таскает провиант с базара, орехи колет для соуса, режет яблоки для пирога, тесто месит. Допоздна в работе. Слышно, звякнет в темноте ведро у колодца, и, словно из шумящей реки, — тихий смех Власты.
— Не про тебя пряник, — бурчит Борис с невольной ревностью.
— Куснуть хорошо бы, — кручинится азовец. — Вдовушке самой охота. Каштеляна месяц как нет.
Про него все в пансионе знают — управитель графского именья, богатый, только характером крут, — потому Власта и не выходит за него. Слон серебряный на поставце, в столовой — его подарок. Власта не скрывает своего кавалера, иначе паны еще пуще будут приставать.
— А тот сивоус длинный? — спросил Борис. — Глаза мозолит тут. Тоже лаком до нее?
— Сумка желтая? Вилли, фискал. Хозяйка накостыляла бы ему, кабы смела…
— Платить жалко?
— Надо платить, кесарю кесарево… Кляузник он. Кто приехал, откуда, все ему доложи! Он и насчет тебя спрашивал, князь-боярин.
Стало быть, не только налоги выжимает.
Вскоре оказалось — к русским постояльцам у Вилли интерес особый. Толчется возле дома, вынул листок из сумки, глядит то на листок, то на господ, отправляющихся делать моцион.
Борис нарочно прошел, едва локтем не задел. Фискал попятился, будто застигнутый врасплох. Листок уже исчез в желтой сумке с гербом.
— Точно, князь-боярин, — сказал потом азовец. — Тебя высматривал. Вид показывал, будто читает. С тобой разминулся и спрятал свое крючкотворство.
— Не то, унтер, не то, — отмахнулся Борис. — Нечего там читать.
Если догадка верна, действовать надо быстро. Развязал кошель, послал Федора купить большую флягу молодого вина. Австрийцы до него охочи, стучат стаканами — мало, мало! Фискал не откажется.
— Рад будет, — кивнул азовец. — Его не выгонишь, пока не упитаешь. Жрет в три горла.
— Пьет пускай в десять, — сказал Борис.
Заманить фискала труда не составило. Расселся, придвинул к себе флягу, гусятину, капусту, фрукты — все разом загреб. Служба кормит не жирно. Повеселев, начал бранить венгров.
— Хозяйка подливает да подливает, — рассказывал азовец. — А он разошелся. Ракоци, говорит, преступник, предатель. Император ему давно петлю припас. Мадьяр всех вешать, всех! Сколько их тут, в доме? Начал считать, запутался, осоловел.
Федор притулился за занавеской, слушал. Вылез, когда фискал насосался и задремал, ткнувшись носом в тарелку. Рыться в сумке долго не пришлось. Обнаружив искомое, азовец прихватил еще несколько бумаг.
— Для отвода глаз, князь-боярин…
Борис похвалил. Азовец, подав добычу, приплясывал за спиной, гордясь успехом.
— Нос как есть твой… А лоб непохож, — рассуждал унтер. — Красив ты больно…
— Мелешь ты, — прикрикнул Борис. Опровергать льстивое искусство не хотелось.
Не мог Броджио пренебречь достоверностью, при всем желании угодить. Лишь немного усилил черты, которые, по его мнению, свидетельствуют о высокой породе — мясистый нос, плавно загнутый книзу, удлиненное очертание лица.
Борис еще долго твердил себе — неспроста рисовал Иезуит. Здесь портрет ни к чему, пожалуй… Спалить его… Правда, князя Куракина обыскивать не станут. А Федьку потрясти вправе, за кражу бумаг.
— Фискал на тебя не укажет? Хватится ведь, крик подымет. Ты подумай, что мы с тобой учинили! Обокрали цесарского чиновника…
— Не страшно, князь-боярин.
На ногах не держался фискал. Власта позвала на помощь — два пана свели его с лестницы на двор. Двигался в беспамятстве, сумки не хватился, хозяйка несла ее. Положила на травку, рядом с цесарским чиновником.
— Может, очнулся уже, — тревожился Борис. — А спросят Власту — что она скажет?
— Она не боится, — уверял азовец. — У нее заступники есть, князь-боярин. Поважнее ярыжки этого.
Все равно Борису чудились беды. Как решился он пойти на дело столь рискованное? Дня три пациент доктора Бехера не
