С планами на будущее всё оказалось сложно. Восьмой месяц беременности гнал домой, обустраиваться, вить гнёздышко, готовится к родам и, самое главное, поставить в известность родителей, которым я так и не решилась признаться в залёте. Боялась допроса со стороны отца, боялась сорваться, потерять уравновешенное состояние, с таким трудом достигнутое здесь, когда озвучу свою историю. Мне было легче молчать, переживать внутри, не подпускать никого к своим страданиям. Даже Метин раздражал, когда затрагивал тему с Глебом.
Галина предлагала остаться у неё навсегда, спокойно родить, окунуться в материнство, выстроить свою жизнь, заняться карьерой, которая, по её словам, должна резко стартануть вверх. Хороший юрист, занимающийся разводами, тем более женщина, были на вес золота.
- Гречанки тоже разводятся и, поверь, мечтают обобрать мужей как липок. А греки, в большинстве случаев, непостоянны, так и ищут на передок приключения.
- Нет, Галка, - упрямо поджимала губы. – Я девочка старого воспитания. С молоком матери впитала пословицу: «где родился, там и пригодился».
- Когда-то я тоже так думала. Давно. В прошлой жизни с мужем, а потом… Не смогла смириться.
- Ничего, ты и здесь пригодилась. Вон Стефан так и вьётся вокруг тебя. Приглядись к нему, - толкнула её в плечо, выразительно поигрывая бровями. – А я буду прилетать к тебе в гости. Марку понравится у тёти Гали.
- Когда собираешься домой?
- Хочу взять билет на конец июля.
- Метин знает?
- Нет. Прошу, не говори ему. Достаточно твоего рассказа обо мне и Глебе.
- Сбежишь не попрощавшись, Лера? Так не поступают с друзьями, - укорила она.
- Не сбегу, но собираюсь сама сказать.
Тему отъезда мы обсуждали две недели назад, и вот уже два дня я собиралась с мыслями, чтобы поговорить с Метином. Подходящие слова не находились, доводы не складывались в разумную цепочку, поэтому я всё оттягивала и часто закрывалась в себе, обдумывая речь. Она получалась так себе, какая-то корявая, трусливая, неправильная.
- Лера, ну посмотри, какого красавчика я тебе нарисовал, - вырвал из воспоминаний парень. – У него улыбка как у меня, такая же счастливая и дурная.
- Она у тебя не дурная, - потрепала кудрявые волосы. – Умная и красивая.
- Если ты выйдешь…
- Я улетаю, Метин, - выпалила, не давая закончить фразу. – Мой самолёт завтра утром. Только не отговаривая меня. Моё место в Москве, и Марк должен родиться на своей родине, а перед этим познакомиться с бабушкой и дедушкой. Они до сих пор не знают, что скоро у них появится внук.
- Я могу полететь с тобой, - воодушевлённо начал он. – Буду помогать вам, заботиться…
- Нет, Метин. Твоё место здесь. Не рядом со мной.
- Но…
- Так будет лучше, - снова прервала его, видя боль и растерянность в глазах. – Ты встретишь хорошую девушку, которая полюбит тебя, но ей буду не я. Моё сердце отдано Глебу, и обратно он его не вернул.
- Уверен, моего сердца хватит на двоих, - грустно обронил Метин.
- У меня нет права пользоваться им.
- Могу я рассчитывать на прощальный ужин?
- Можешь, но сейчас я хочу побыть одна.
Метин осторожно прошёлся ладонью по животу, сжал рукой плечо, кивнул и пошёл к своему дому, тяжело ступая и не поднимая головы. Ему было больно, и я чувствовала тоже самое. Не больнее, как после расставания с Глебом, но всё же мужчина стал мне родным.
Я опустилась на покрывало, заботливо расстеленное другом, и потянулась за тонкой полосой, соединяющей голубое небо с прозрачной синевой воды. Знала, мне будет не хватать безмятежности Греции, нежности Афин, поддержки друзей, поэтому жадно впитывала последние часы рая.
Шаги за спиной, набежавшая тень, лёгкая вибрация воздуха.
- Здравствуй, куколка. А ты изменилась.
Откинулась назад, в защитном жесте положила руку на живот и с ужасом натолкнулась на лихорадочный взгляд. Усталость на лице, тонкий шрам на лбу, небрежность в причёске, костыль, поддерживающий локоть.
- Ты тоже изменился, Глеб.
Глава 41
Глеб
Целый месяц, или около того, я рвался душой к Лере, блуждая в удушливом мареве тьмы, выплывая к блёклому свету и увязая в топи безнадёжности. Моя куколка отдалялась, растворялась, исчезала, пока я метался в крепком коконе беспамятства, не выпускающем сознание наружу.
Временами доносились непонятные звуки, приглушённые толстым слоем густого воздуха, словно из ваты, тело приходило в движение, невесомо паря в тошнотворной пустоте, яркие лучи прорезали темень, чтобы после краткого всплытия на поверхность отступить и погрузить на дно. В такие моменты меня спасали только воспоминания, насыщенными картинками проносящиеся перед глазами, напоминающие, ради чего я ещё держусь на грани жизни.
Пробуждение далось тяжело. Обессиленный организм с трудом цеплялся за реальность, боролся с давящими путами безразличия и мелкими глотками всасывал капли живительного воздуха. Каждую косточку ломало, выкручивало, выгибало, подавляя сопротивление смерти, но лицо Леры звало, манило, буквально выдирало из могильного холода.
- Наконец-то. Рад видеть тебя, дружище.
Первое, что чётко услышал, был голос Сеньки и всхлипы матери, сидящей на стуле в изголовье кровати. Сбоку стоял незнакомый мужчина, судя по наряду – врач, и внимательно всматривался в приборы, отмечая одновременно данные в карте.
- Ну что, Глеб Вадимович. С того света вас вернули, теперь займёмся лечением, - довольно хмыкнул мужчина, светя маленьким фонариком на радужку, пересушенную длительным бездействием. – Меня зовут Андрей Сергеевич Ильиченко, я ваш лечащий врач. Предупреждаю сразу, прохлаждаться не дам. Хотите вернуться к привычному образу жизни – придётся много работать.
Андрей Сергеевич ощупал меня, пообещал с утра заняться мной как следует, пожелал приятного вечера и ушёл, а его место заняла плачущая мама. Она причитала, что чуть не потеряла единственного сыночка, обтирала моё лицо влажным полотенцем, покрикивала на мешающегося Сеньку и судорожно ощупывала руки, уверяясь, наверное, в наличие костей.
