а дед. Ты того... головой, что ли, тронулся??? — тоскливо спросила Смерть.
— Может, и тронулся. А может, и озарение снизошло. Озарило меня: ежели они меня в такую даль волокли, значить, возиться им со мной хотелось. Ну дык я за милую душу: возитесь на здоровье! Мойте, кормите, присматривайте, ухаживайте — я ж не против.
— А ты чего хотел, чтобы тебя как собаку бросили, одного?
— Не-е-е-е-е... Я хотел, чтобы дали помереть спокойно. Посидели бы со мной, поговорили... Али просто — тихонько посидели. Погодили бы, пока сам отойду. Почил бы, так сказать, в кругу родных и близких.
— Так у них работа, наверное, дела какие... Некогда с тобой рассиживать, — укорила Смерть. — Хотя — прав ты, дед, ой как прав! Раньше ведь так и делалось! «Отошел с миром» называлось. Тихо, мирно, спокойно. Родственники оплакали, глаза закрыли, на родной погост свезли... Эх, для меня хорошие были времена! Все чинно, с обрядами, по традиции...
— Вот и ты говоришь! На родной погост! До него дорогу-то сызмальства выучил! А тут — какие традиции??? Это в какой же традиции видано, чтобы помереть мешали? Ну, вот и пусть теперь возятся, — ухмыльнулся дед.
— Слушай, дед! Ну и вредный ты! Вот даже мне с тобой возиться надоело, хотя я и привычная. А уж им-то... Ну, может, сразу-то погорячились, совесть там, родственные чувства...
— Ага, чувства! Чего ж они тогда сейчас напрягаются? Думаешь, если я не в уме, то и не чувствую ничего? Все чувствую! И что надоело им. И что кипит в них все. И что уже тихо меня ненавидят. Но теперь — из принципа! Хотели меня — ну вот он я, ешьте меня хоть с солью, хоть с перцем!
— Ох, дед, ты прям бессердечный какой-то. Со мной и то договориться можно, отсрочить там, попрощаться... А ты — ну чисто изверг! Непримиримый... За что ты их так?
— Ах, Смерть ты, Смерть... Вроде древняя как мир, а хуже ребенка. Да я бы давно с тобой ушел, ежели бы расслабился. А у них тут такие энергии летают — ну как расслабишься???
— Про энергии — это ты верно... Я и то чую. Завихрения прямо! — поежилась Смерть.
— Ну... Я ж хочу — не хочу, а подпитываюсь. Ну и дальше их напрягаю. Они — меня, я — их.
— Они-то тебя как напрягают, а? Заботятся же... Ухаживают.
— Да как? Пища какая-то... не нравится мне, непривычная. Хата тоже — не своя, чужая. Потолок давит. Вот надумали на меня какие-то штаны дурацкие надевать, «памперы», что ли, называются, а я отродясь такие не носил, жарко в них и потно, я их сдираю, а они ругаются — опять мне подпитка. Да...
— Дед! Ну должен же быть выход? — взмолилась Смерть. — Ты пойми, мне разнарядку все равно выполнять надо! Ты мне все показатели портишь! Который год висишь между небом и землей! Ты бы как-нибудь дал им знать, чего хочешь, а?
— Когда в себе был, меня не спрашивали. Да я тогда и сам не сильно понимал. А теперь я уж им и вовсе ничего не растолкую. Сама говоришь, завис между небом и землей, как по-человечьи говорить, уж и забывать стал, — грустно сказал дед, почесав тощую грудь. — Только вот с тобой, потому как ты без слов понимаешь...
— Ну а все-таки? — вкрадчиво спросила Смерть. — Ты подумай!
— Ну вот если бы отстали они от меня, пореже дергали. Сами приняли бы мою смерть. Только без вины, без страха, без остервенения. А так, тихо, смиренно. Я бы, глядишь, тоже расслабился и потихоньку отошел. Может, куда на природу бы меня вывезли — чтобы поле, речка, лесок какой. Облачка плывут, И небо такое синее-синее...
— Красиво рассказываешь, дед, — вздохнула Смерть. — Сама бы так повалялась на косогоре...
— Покоя хочу, устал я, — признался дед. — А у них тут какой покой? Беспокойство одно. Молитвы бы, что ли, почитали — да не для меня, для себя. Они успокоятся — и я упокоюсь.
— А может, махнем прямо сейчас, дед? — с надеждой спросила Смерть. — У нас там знаешь какой покой?
— Не могу, — тяжко вздохнул дед. — Ответственный я. Еще помучаю. Пока сами не дотумкаются.
— А если они так и не дотумкаются? — желчно спросила Смерть.
— Ну, тогда еще поскриплю, покуда сил хватит! — бодро просигналил дед. — Ты того... забегай! Не забывай!
— Тебя забудешь, как же, — покачала головой Смерть. — И бывают же такие упертые старики!
— Не мы такие. Жизнь такая! — проинформировал дед. — Ну, иди, Смерть. А я подожду. Должно же до них дойти, как думаешь?
— Дай бог, дай бог, — рассеянно сказала Смерть.
Ей тоже хотелось на природу, где лес и речка, и высокое чистое небо, и плывущие облака, и так легко расслабиться, забыться и узреть наконец-то Свет.
* * *
— Так. Погодите. Что-то я не поняла, — напряглась я. — Странная какая-то сказка. Вы хотите сказать, что не надо оказывать человеку помощь? Пусть умирает значит?
— Помощь оказывать надо, но другого рода, — начала объяснять Смерть. — Условия благоприятные создавать, понимаешь?
— Не понимаю! — честно сказала я. — Человек, значит, умирает а я его еще и подталкивай???
— Вот представь себе, что ты захотела... ну, скажем, поспать. А кому-то кажется, что не время. Или не место. Или спишь ты неправильно. Или ему просто общения не хватает поговорить с тобой хочется. Ну, он и старается — не дает тебе спать, тормошит поднимает. Тебе как, понравится это? — стал растолковывать мне Кощей.
— Нет конечно. Ну так то спать! — возразила я.
— Да какая разница — спать, в туалет или на Тот Свет? — философски заметил Кощей. — Главное, что хочется, и откладывать нельзя. А кто-то за тебя решает как тебе лучше!
— И главное, даже не как отходящему лучше, а как ему самому лучше! — добавила Смерть. — Эгоистично это — мешать вернуться Домой. Раньше-то, помню, люди понимали... Провожали с чувством, с толком, с расстановкой. Не мешали мне дело делать, а уходящему — уходить. А сейчас — ух, все в суете, все на нервах!
— Раньше зачастую Смерть заранее чувствовали,
