Женщины вышли во двор, намереваясь проделать то же самое с остальными, а Лент тем временем решил переспросил у лешего, отчего тот не волнуется о Татьяне.
– Волнуюсь, конечно. Ты чего?
– Да так, уж больно ты спокоен.
– Ах, вон ты о чём, – Егор как раз возился с грузным человеком с перетяжками на шее, его кулон не снимался. – Анюта не слабее меня. Справится.
«Справится»… Но дочь лешего заодно с женихом, сомнений у Лента не было. Нет, были. Потому что были эсемески: «Не ищи меня» и «Зови меня Анной». Тут Лент ошибиться не мог, они поссорились. Когда это случилось, в какой именно момент и по какой причине, он не знал, но признавал, что над этим вопросов нужно будет подумать отдельно. Хотя бы для того, чтобы понять, на самом ли деле Виктор хочет навредить Татьяне. Ведь не убил, а увёз, значит, скорее хотел использовать. Скажем, для примирения с невестой.
И что же? Они сейчас где-то там… мирятся?!
Все рассуждения немедленно выветрились из замученной предположениями головы Лента, и он поднял на Егора налившиеся зелёным огнём глаза.
– Я найду его и убью.
– Тише, тише, – леший попытался перевести разговор в шутку. – Останешься без помощника.
– Ничего, Илью позаимствую, – Ленту не было смешно. Он должен был немедленно найти Виктора и Анну!
Направляясь к выходу и вручая Егору на ходу свой урожай из шнурков и подвесок, он совершенно не думал, куда поедет. Главное – движение, а цель найдётся!
– Где Илья?! – вопрос достался входящей внутрь Айе.
На ловца и зверь бежит.
Айа посмотрела на него странно, искоса, как всякий раз, когда не знала, какого ожидать подвоха.
– Вам придётся подождать, мастер.
– Чего подождать? У моря погоды?!
Непотребные картинки попыток примирения недавних жениха и невесты стреляли в разные стороны фейерверками предположений, описать которые он не смог бы, даже если бы взялся. Гнать! Мысли – от себя. Машину – по её следу. Почему все хотят его ограничить? Остановить. Не договорить.
– Вам придётся подождать пока он проснётся, мастер. Илья спит. Он был среди них. Вот его метка.
И она протянула Ленту шнурок, ничем не отличимый от прочих.
Глава 31Илья. Память Лента немедленно и очень реалистично подбросила ему картинку лица водителя Айи в тот момент, когда Лент тормознул его машину на обратном пути от берёзы и заговорил о розыске нательных знаков спиралевидной формы. Подумать только, Лент хохотал над уморительно сложенными домиком бровями, полагая, что Илья смущён. А ведь тот был напуган. Кулон наверняка был на нём. Что ж, Лент в своём репертуаре: снова оказался слеп. Вечно он ищет суть в заоблачных далях и не видит ничего у себя под носом!
Вот, волк на дороге, например… Зачем, спрашивается, именно Анне поджидать у съезда на Сретенку, если волком мог обернуться любой из этих – глаза скользнули по углам, – включая Илью, который был за рулём. Тем более что Айа, как по заказу, усыпила Лента. Илье оставалось совсем немного: проводить её «нюхать лаванду», а самому обернулся волком и расправиться со спящим ведьмаком. Не так, со спящим дураком! Недаром кикимора раскричалось, когда он решил приписать ей эту «заслугу». Так и сказала – дурак. Согласен. И уверен, что тогда, на дороге на его жизнь покушалась не она.
Отчего-то на душе стало легко… Всё остальное, включая баловство с мембраной, вдруг показалось ему незначительным и неважным. Ну и что, что она служит чёрному, который хочет извести род людской? Ну и что, что приходила в гостиницу, чтобы навредить Ленту? Не смогла же!
Не смогла. Он почувствовал себя так, будто лепестки ромашки закончились на слове «любит», и если бы Анна каким-то чудом оказалась сейчас рядом, он немедленно схватил бы её и поцеловал, и ей не удалось бы увернуться.
Пора рассказать Егору.
– Айа, ты это… выйди. Нам с лесничим поговорить нужно.
Нужно-то нужно, но поди подбери слова.
– Тут такое дело, Егор, – смотреть в озадаченные глаза лесничего у Лента не получалось. И зачем он выгнал Айу? Лучше бы попросил у неё парламентёрской помощи. Женщины в таких делах деликатнее. Нет, он должен сам.
– Помнишь ты говорил, что чувствуешь с моей стороны особое отношение к твоей дочери?
– Ага. И к Татьяне тоже.
Лент поперхнулся: – Это не одно и то же!
– Ты о чём, не пойму?
– Супруга твоя, Егор, очень яркая светлая. Оттенком силы она напомнила мне покойную жену, вот я и расчувствовался.
– А… Слыхал я, что ты однолюб.
Лент снова поперхнулся: – Н-не делай поспешных выводов.
Он поискал глазами барную стойку, ему бы сейчас не помешали пятьдесят грамм для храбрости, но той и след простыл.
– Дело не в оттенках, – голос лешего прозвучал приглушённо и даже виновато. – Я не хотел тебе говорить, хотел подождать Татьяну, но раз такое дело, скажу…
Брови Лента взлетели вверх. Неужели Егор списал его замешательство на старый вопрос о том, каким чудом Анна появилась на свет?
– Погоди!
Теперь удивился Егор: – В каком смысле «погоди»? Уже не интересно?
– Да чёрт тебя подери, лесничий! Дай хоть слово вставить! Я ему про любовь, а он мне про яичницу!
– Какую яичницу?!
– Глазунью! Руки́ прошу! Дочери твоей Анны! А ты мне голову морочишь!
Лешего хотелось встряхнуть, и не чуток, а так чтоб понял… но Лент прекрасно знал, что злился не на него, а на себя. За собственную нерешительность, за косноязычие, за то, что дожил до ста лет, посинел, а мысли формулировать не научился. Хотя какое там «посинел», сейчас он был совершенно зелёным, тут уж, что называется, и к гадалке не ходи. Пламя поджаривало изнутри не на шутку, и когда только успела накопиться силушка?
Он подумал про биржевые котировки и не смог вспомнить ни одной. Вот это номер! А ведь должен был сразу же сменить цвет!
– Тихо… тихо… – осторожно заговорил леший. – Не дури, Лент! Выключай светомузыку!
Лент бы с радостью, но приступ нерешительности спровоцировал прилив полной беспомощности.
– Не могу, Егор! Заклинило, – и добавил обречённо: – А если она выберет Вика? Меня разорвёт.
А ведь разорвёт. И к лучшему, пожалуй. Нерешительность для ведьмака – смерть. Лучше самому взорваться. Э-ка мысли закрутило!
– Тебя выберет, – покачал головой Егор.
– Откуда знаешь?
Игнорируя вопрос, леший сделал несколько пассов руками, пробубнил что-то под нос и развернул Лента к двери: – Пойдём пройдёмся, что ли.
Идти Ленту никуда не хотелось, хотелось требовать ответа, ведь Егор не просто так говорил, что выберут его. Чуял что-то своим коричневым носом.
