какая-то особая прелесть в минуту рождения дня в лесу. Сумрак отступает неохотно, уходит в заросли, в темные овраги, робко высвечиваются стволы деревьев. Солнце, словно нехотя, поднимается над острыми верхушками елей, округлых сосен, его лучи начинают сиять алмазным блеском в дождевых и росных каплях.
Горьковатый дым костра напомнил Михаилу о родной лесной сторожке, о боровых тропинках, об Аксинье.
«Что она делает в эту минуту там, в лесу, одна? Наверное, уже проснулась, печь затопила, к колодцу за водой сходила.»
Вспомнилось ему, как однажды, в первый год их семейной жизни, вдвоем шли от станции на кордон. Поезд пришел рано утром из Ворошиловграда, где они гостили у знакомых. Лес тонул в тумане. По песчаной обочине Аксинья спешила вперед с маленьким узелком в руках. Михаил шагал вслед за ней, неся в руке круглый фанерный баульчик.
Он видел, как маленькие ноги жены в прорезиненных синих тапочках мягко ступали на влажный песок, и вся она, в голубом ситцевом платьице словно не шла, а летела, легко раскачиваясь своим стройным телом. Михаилу хотелось взять ее на руки и нести, как сказочную птицу, по этой лесной дороге.
У входа на луг их встретил легким шумом проснувшийся березовый подлесок. С реки потянуло прохладой, сыростью. Здесь, на берегу Донца, сосновый бор перемешался с березами, кряжистыми дубами, темной ольхой. По тропинке сквозь заросли черемухи они подошли к реке. Аксинья сбросила тапочки, попробовала ногой воду.
— Теплая, — сказала она тихо, посмотрев на Михаила лукаво прищуренными глазами, — как парное молоко.
— За ночь остыть не успела, — пояснил Михаил, — это с лесными реками бывает...
Аксинья рассмеялась.
— Миша, давай искупаемся, освежимся после душного вагона...
— И то дело, — согласился радостно муж, — смоем дорожную пыль.
— Ты раздевайся здесь, а я пойду за кусты сниму платье.
Аксинья быстро убежала за густую ольху, оставляя на рябоватом песке следы.
Михаил быстро разделся и тихо вошел в воду. Оглядевшись, он поплыл саженками к противоположному берегу, где белели кувшинки. Взявшись за ивовые ветви, он увидел, что Аксинья, обнаженная, бежит, как девочка, вприпрыжку к воде.
— Сумасшедшая, — улыбнулся Михаил, — а вдруг кто-то увидит. Мало ли народу утром ходит от вокзала в станицу.
— Миша, плыви сюда, — взмахнула она над водой рукой, — здесь так хорошо.
Он быстро нарвал букет кувшинок и через минуту был уже рядом с женой.
— Вот возьми, — протянул он ей букет, доставая ногой песчаное дно, — видишь, какие красавицы, похожие на тебя.
— Придумаешь тоже, — Аксинья прислонила лицо к холодным чашечкам цветов. — Смотри, вода теплая, а они холодные, — удивилась она и улыбнулась так озаренно, как улыбаются только дети.
Такой и запомнилась она ему в то утро.
— Михаил, да ты никак задремал, — услышал он вдруг голос Хайкина, — зову, зову тебя, а ты не откликаешься.
Михаил вздрогнул, покачал головой:
— Чудный, Яша, я сон видел, ты и представить себе не можешь. Со своей родной Аксиньей, словно наяву, виделся. Даже не верится, что может быть такое.
— Значит, она тебя тоже вспоминает в эту минуту, скучает. Говорят, что мысли передаются на расстоянии...
Хайкин вдруг насторожился, замер на полуслове.
— Слышишь, дрезина идет, рельсы звенят, — сказал он, подняв указательный палец к уху, — к нам едут гости.
19
На дрезине вместе с капитаном Буряком на полустанок прибыли оперуполномоченный, старший лейтенант Роскин и заместитель начальника отделения дороги Птицын.
Вагончик остановился бесшумно почти у самой будки. Приехавшие спрыгнули на влажную, посыпанную гравием дорожку и пошли к мостику, перекинутому через канаву.
Птицын дал знак рукой, и дрезина помчалась на Носовку, освобождая колею для следования поездов.
Капитан Буряк, свежевыбритый, подтянутый, шел впереди. Николай подал команду «Смирно» и, вытянувшись, отрапортовал:
— Товарищ капитан, докладываю: обходчик Ватуля задержан и находится под стражей. Взвод готов к выполнению дальнейшей задачи.
— Вольно! — скомандовал Буряк. — Благодарю за службу.
Пожав Николаю руку, он вместе с оперуполномоченным и Птицыным поднялся по ступенькам крыльца в будку.
При появлении начальства Ватуля встал, и взгляд его сразу обратился на заместителя начальника отделения дороги. Он даже сделал движение к нему, чтобы поздороваться, но часовой Орешкин приказал стоять на месте.
— Товарищ Птицын, вы можете подтвердить, что это и есть путевой обходчик Ефим Ватуля? — спросил Буряк.
— Подтверждаю, сомнений никаких быть не может. Я его знаю уже много лет.
— А я и сам не отказываюсь, — пробурчал Ефим.
— Ясно, — утвердительно проговорил капитан. — Задержанным займется старший лейтенант Роскин, а мы с товарищем Птицыным в это время побеседуем во дворе с бойцами.
Красноармейцы сгрудились у костра, о чем-то оживленно разговаривая. Увидев капитана, они вытянулись, отдали честь. Буряк посмотрел на бойцов: после бессонной ночи они выглядели утомленными, были небриты. Он в душе пожалел их, улыбнулся и сделал знак руками, чтобы все присаживались к костру. Сам он присел на краешек бревна, достал из кармана пачку папирос и пустил ее по кругу.
Тихо было в этот утренний час в лесу. Солнце уже поднялось высоко. Небо над головой было бездонным, без единого облачка.
Когда курильщики задымили, Николай попросил капитана рассказать о последних событиях на фронте.
— Не буду скрывать, друзья, от вас правду, — заговорил Буряк, — положение под Киевом осложнилось. Бои идут уже на рубеже реки Ирпень, в укрепрайоне. Гитлеровцы стараются во что бы то ни стало захватить столицу Украину, но наши войска срывают попытки захватчиков. В ряды защитников вливается много киевлян-ополченцев. Они готовы стоять насмерть. Кстати, вот Обращение ЦК Коммунистической партии большевиков Украины, Президиума Верховного Совета и Совета народных комиссаров к украинскому народу.
Капитан расстегнул полевую сумку, достал газету и прочитал:
— «Настало время, когда каждый, не щадя жизни, должен до конца выполнить священный долг перед Родиной, перед своим народом. Где бы ни появлялся враг — он должен найти себе могилу. Пусть каждая хата, каждый дом, пусть каждый город и село несут смерть гитлеровским разбойникам.»
Буряк чувствовал, с каким волнением слушали бойцы слова Обращения. Каждый из них понимал, какая силища движется на Киев, каждому из них хотелось рвануться на передний край, чтобы сразиться с бешеным врагом.
Закончив чтение, Буряк продолжил беседу:
— А сейчас вот послушайте об одном из подвигов защитников Киева. Восьмого июля танки Клейста прорвались по Житомирскому шоссе к реке
