магнитуда была в 5,2 балла. Был в Дубровнике — это в Хорватии в 1967-м, когда погибло пять тысяч человек. А в прошлом году я неожиданно оказался в зоне землетрясения на своем рабочем месте, в институте, в Москве. Тогда до нас докатились отголоски толчков в небольшом румынском горном массиве Вранча магнитудой почти в 7,5 баллов. Но мы были на восьмом этаже и почувствовали только слабые колебания, баллов 3—4. А что? Почему вы спрашиваете об этом?
— Да так, — уклонился от ответа Питер. — Ну я пойду, пожалуй. А вам желаю отдежурить сегодня без происшествий, без проблем и, тем более, без землетрясений.
— Спасибо, — ответил Шварц.
А про себя подумал с неизвестно откуда взявшейся тревогой: «И с чего это Питер вдруг заговорил об эпицентре землетрясения? Как бы чего ни вышло. И почему он сам же и свернул этот разговор? Может, знает что-то?»
— Начинаем наш утренний концерт! И открывает его песня Ларисы Мондрус «Бесконечное объяснение»…
«Объяснение, объяснение…, — мысли Германа устремились к дому, — как там Оксана? Наверное, уже поднялась, она ведь стирку задумала. А что еще она задумала? Опять будет хохотать с Димоном. Он как раз сейчас подъезжает к дому, повезет женщин на рынок. А мне — ни слова, ни полслова».
Перед глазами встала картина: Оксана насмешливо смотрит ему в глаза и отворачивается. Глаза жены, то обвиняюще-обиженные, то презрительные и это ощущение все увеличивающейся трещины в их отношениях не давали ему уснуть которую ночь. А вчера вечером они крепко поругались. «Скучно ей, видите ли. Но ведь сама хотела, чтобы я сделал научную карьеру, что ж теперь обижаться, что так много времени провожу в лаборатории».
— Пусть осень идет, а мне все равно, а я все равно с тобой, с тобой…
Герман потряс головой, энергично взъерошил рукой ёжик, отгоняя мучительную картину. «Надо будет после смены поговорить, объясниться, наконец. Так больше не может продолжаться!»
После бессонной ночи и тягостных мыслей в голове все путалось. «Так, надо собраться!», — Герман склонился над приборами. Все штатно — сейсмограф фиксирует обычные колебания. Под его мерное гудение мысли от Оксаны вернулись к Питеру и их утреннему разговору.
Первый раз слова «в эпицентре землетрясения» он услышал в 1948-м. Ему было шесть. Всегда такая спокойная, подтянутая и вдруг растрепанная, бабушка ворвалась в комнату: «Герман! В Ашхабаде землетрясение! В самом городе! Oh mein Gott! Только бы были живы! Они в самом эпицентре! Oh mein Gott, надо молиться! Герман, я тебя учила, молись!» Перепуганный Герман вслед за бабушкой повторял слова молитвы… Родителей тогда так и не нашли.
Яркая картина того осеннего утра стояла перед глазами, вытеснив все мысли.
— А сейчас вокально-инструментальный ансамбль «Пламя» исполнит песню «Вся жизнь впереди»…
— Р-р-р-р! — рокот резервного генератора резко вернул Германа к действительнсти. Электричество вырубилось. Первым делом он проверил приборы — все продолжают работать штатно от резервного источника. Надо сообщить о неполадке, вызвать электрика. Герман Иванович зафиксировал в журнале событий время — 9.27 и набрал номер электрика Матвея.
Глава 4. Поиски незнакомки
Всю дорогу Фёдор слушал Матвея вполуха — мыслей у самого было на десятерых. Идея рвануть в чужие края к малознакомой женщине выглядела сейчас глупой. А когда встал с мотоцикла на землю и понял, что назад дороги нет, вовсе отрезвел: «Меня тут никто не ждет».
Вблизи дом выглядел не так нарядно, как показалось Фёдору с дороги. На крыше сиротливо торчала телевизионная антенна. В левой части двора ютились маленькие сарайчики. Вдоль них тянулись бельевые веревки с гроздьями деревянных прищепок. К дому прилегала уродливая водонапорная башня со ржавой бочкой. Единственным украшением двора было дерево с сочно-зеленой кроной. В его тени за столом сидели люди.
Попрощавшись с Матвеем, приезжий медленным шагом направился к дому, высматривая табличку с номерами квартир, и скрылся во втором подъезде.
***
Матвей достал из коляски сумку. Увидел в окне Софочку и, махнув ей рукой, зашел в дом.
— Вот тебе, Софья, от Марины гостинцы, — Матвей поставил на стол банки и кулек с пирожками.
— Ой, спасибо! Но не стоило. У меня уже так много теть-марининых заготовок, что и места нет! — девушка открыла дверцу шкафчика, плотно заполненного баночками со всевозможными домашними заготовками.
— Ну что ж ты выставку устроила, — ласково пожурил Софью Матвей. — Ты лучше кушай, дочка, кушай. Гостей приглашай.
Короткая занавеска на окне чуть пошевелилась, и на подоконнике сперва появились две мохнатые лапы, затем черный нос, а следом и вся голова Клыка.
— Смотрите, смотрите, хочет в комнату залезть! — засмеялась Софочка.
— Нет, что-то с ним не так. Прямо не узнаю его сегодня, — задумчиво сказал Матвей.
Пес смотрел мимо хозяина на круглый столик в центре комнаты, покрытый белоснежной вязаной скатертью. На столе стояла серая коробка с люстрой.
— Софочка, я на минутку, мне на станцию нужно. Утром Герман позвонил, похоже, что-то с проводкой. Так что извини, люстру в другой раз повешу.
— Ничего, дядя Матвей, еще успеем!
— Я пса тебе оставлю. Не хочу возить его на станцию в таком состоянии — беспокойный он сегодня. Пусть побудет здесь, полежит под окном. Никуда не уйдет и к тебе никого не подпустит.
— А что там за мужчина, который приехал с вами?
— Да не пойму. Странный он. Не сказал к кому едет.
Матвей попрощался и ушел. Софочка подошла к открытому окну, погладила лапы Клыка, потрепала за уши. Пес успокоился и лег под окном, где тени становилось все больше.
***
Короткий сон после ночной смены принес необъяснимую тревогу. Питер проснулся от шума во дворе. Встал, выглянул в окно. Наткнулся взглядом на пса Клыка, который уставился на него. «Он хочет передать мне какую-то информацию, — подумал Питер. — Братья меньшие чувствуют опасность раньше нас. Что это я? Какую опасность?»
Неожиданно перед глазами всплыл последний кадр сна. Питер начал вытягивать из памяти картинку за картинкой. «Да, я видел сейчас маму. Она смотрела в глаза так же пронзительно, как Клык. Мама всегда чувствовала опасность, даже тогда, когда отца перед второй мировой арестовали. По решению обоих, уехала заблаговременно в Финляндию. Там я и появился на свет. А мог бы не появиться! Всю жизнь стараюсь понять, за что они так с отцом… Ведь был ученым с мировым именем, занимался континентальной тектоникой в команде сейсмолога Садовского. Кому-то дорогу перешел? Или талантливых людей тогда отслеживали и обезвреживали? Вижу я мать во сне нечасто, но всегда в момент опасности. Трижды спасала она меня от беды. Всегда вовремя успевал сделать то, о чем просила. А сейчас? Что я видел сегодня во сне? Не помню. Что-то… связанное с пожаром. Было много людей. Крики. Кровь. Мать говорила, что это к несчастью».
Плеснув в лицо воды из-под крана, он заглянул в платяной шкаф. Выбирать было особо не из чего. Футболка сиреневого цвета подходила к единственному пуловеру: «На улице жара, но прихвачу его на всякий случай». Джинсы, как всегда, спасали и придавали современный вид. «Теперь и перед Галиной Петровной не стыдно будет показаться. Может, улыбнется при виде такой гаммы неожиданных цветов, — усмехнулся Питер. — Какая-то тоска женщину гложет. Спросить только не у кого. А сама ведь ни за что не скажет, что с ней происходит. Ну что ж, труба зовет. Пробегусь до станции, где наша не пропадала. Там, может, Герману Ивановичу помощь нужна. С документами поработаю, найду дело».
Тройной звонок в дверь окончательно развеял остатки сна. На пороге стоял незнакомый коренастый мужчина с конвертом в руке.
***
Два коротких и один длинный — так обычно Фёдор звонил «своим». Прислушался к шагам за дверью. Полгода он представлял, какой будет первая встреча с Валентиной. Сейчас волнение подкатило к горлу, и в голове крутилась глупая мысль — обнять или не обнять. В письмах далекой незнакомке он раскрыл свою душу так, как никому на свете.
