Димон легко пленял женские сердца. А как его обожали дети! Анна Самойловна часто видела его рядом с Тёмой. Да и Камилла в его присутствии словно расцветала — парень умел и пошутить, и сделать невинный комплимент подрастающей дочке.
На станции Дмитрий параллельно с обязанностями лаборанта добровольно взял на себя роль водителя. Видавший виды ГАЗ-69 под его присмотром обрел второе дыхание. Парень любил гонять на старенькой машине по опасным горным дорогам — скорость и риск были созвучны его натуре. Но с дамой в машине он никогда не позволял себе лишнего. Безопасность женщины — важнее всего.
Увидев Анну Самойловну, Дмитрий покинул водительское кресло и галантно открыл для нее дверь.
— Дима, что я вижу? Джинсы! — хлопнула в ладоши Анна Самойловна. — Откуда? Фарцовщики и к нам добрались? А ну-ка, покажись. Красив, как Аполлон! Камилла мне покоя не дает с этими штанами!
— Анна Самойловна, совсем смутили! — парень аккуратно разгладил складки ткани на бедрах. — Вранглер. Фирменные. И для Милочки найдем! Канал проверенный, фуфло не возят.
***
Газик уехал, и двор опять погрузился в тишину. Остальные жильцы сновали в глубине квартир, изредка мелькая в открытых окнах. Иногда Тёма отрывался от книги и пробегал взглядом по фасаду дома.
Двухэтажный дом постройки послевоенных лет имел два подъезда и застекленные балконы в каждой квартире. Зимой они служили холодильниками, а летом там спали, спасаясь от комаров под марлевыми пологами.
На одном из балконов первого этажа появилась худощавая фигура пожилой невысокой женщины с седыми густыми волосами, закрученными в тугой узел на затылке.
— Тёма, скажи маме, как вернется, пусть придет на вторую примерку. Ее платье почти готово.
— Хорошо, Екатерина Яковлевна, а можно и я к вам зайду поиграть с крейсером из спичек?
— Конечно, приходи. Попросишь Ашота, он тебе поможет.
***
От резкого звука телефонного звонка Тёма вздрогнул и переметнул взгляд на распахнутое окно квартиры Цинцкаладзе. Телефон был только у них.
— Наверное, Серго Давидович звонит, — повернулся мальчик к Ашоту. — Мама вчера говорила, что он уехал в Москву на конференцию.
И продолжил вздохнув:
— В Москве есть центр для лечения таких, как я. Попасть бы туда.
— Подрасти, сил наберись, поедешь! Поможем. Всем двором, — Ашот перебросил папиросу в угол рта, взял из корзины другой сандалий и стал его пристально изучать. — На правом подметки до дыр стерлись, а левый — живой.
Телефон звонил долго, наконец, за тюлем в окне мелькнула Камилла, схватила трубку и защебетала на весь двор:
— Папа! Папочка! Ты уже в Москве? У вас который час? И у нас десять… Я голову мыла! Пока добежала… Мамы нет, уехала на рынок с тетей Верой… Да, позвони! Вечером! Ты помнишь, что мне обещал? Да! «Спэйс» и «Песняров»!
Девочка уселась на подоконник, перебирая свободной рукой влажные темные пряди волос. Тёма наблюдал за ней с жадным вниманием и дождался кивка в свою сторону.
— Папа передавал всем привет! — крикнула Мила во двор, положив трубку, и задернула занавеску.
Через несколько минут на балкон угловой квартиры вышла тетя Галя. Она села пить чай, и Тёме показалось, что ветер принес аромат ее духов. Ему очень нравился этот запах. Как-то он видел коробку от них — желто-оранжевую с золотой надписью и ажурным бумажным цветком внутри. Название не запомнил, мама говорила, что на литовском оно означает «янтарь». Тёма мечтал, чтобы мама пахла так же приятно.
С балкона тети Гали зазвучала музыка.
— Валерий Ободзинский! Ах, какой голос! Доброе утро, уважаемая! — Ашот почтительно приподнял кепку и расплылся в широкой улыбке. — У вас выходной сегодня?
— Да, — женщина ответила на приветствие сдержанной улыбкой и скрылась в квартире.
***
«Лето выдалось слишком знойное, — думала Галина Петровна, выходя во двор через несколько минут. — С утра треск цикад был таким назойливым, что хотелось заткнуть уши».
Женщина положила большой лист железа на кучу толстого хвороста, заготовленного Ашотом. Зимой он разводил костер во дворе для Тёмки, и они вместе пекли вкусную картошку. Теперь ветки были порублены и аккуратно сложены между подъездами. Ашот кинулся ей помочь.
— Галочка, если бы ты знала, как я люблю пастилу! Моя мама так готовит пастилу, пальчики оближешь! Ай, цавет танем, какая ты красивая! Тебе, наверное, каждый это говорит, да?
— Ашот, мне не тяжело, — соседка решительно отодвинула мужские руки. — Я немного хочу посушить.
— Ай, молодец, какая умница! Сама уроженка Северного моря, а пастилу умеешь готовить. На Кавказе не всякая хозяйка это может. А чем от мошек будешь закрывать? Марлей? Тёма, посмотри, марля у нее белая, как то маленькое облако у тебя над головой.
Галина Петровна спрятала улыбку в уголках губ, достала из кармана фартука сливовую трубочку — пастилу из прошлогоднего урожая — и подошла к Тёме.
— Угощайся. Даже не знаю, кто больше сейчас получает удовольствие: ты от сладости или я от щедрости?
— Если верить одной мудрой книге, теть Галь, большее счастье давать! — широко улыбнулся в ответ мальчик.
Ашот вернулся к своим сандалиям. Вскоре его приятный басок подхватил очередную песню с пластинки Ободзинского:
«…Что-то случилось этой весной,
Что-то случилось с ней и со мной!
И все вокруг, словно тогда!
Откуда вдруг эта беда?..»
Глава 3. Утро на станции
Часом раньше, ровно в девять, старший научный сотрудник Герман Иванович Шварц вошел в дежурное помещение станции и поприветствовал Питера своим обычным:
— Здравствуйте.
— Доброе утро, гуд монинг, — ответил ему Питер и весело продолжил, — А-а-а, так это, оказывается, вы, Герман Иванович, сегодня сменяете меня на посту! А тогда я сдаю вам мое дежурство.
Шварц прочитал в журнале: «За время с 21:00 16 июня до 09:00 17 июня 1978 года на вверенном мне объекте происшествий и нарушений не было. Дежурство сдал». И подпись — Питер Самсон.
— Напишите, пожалуйста, Герман Иванович, что вы дежурство у меня приняли.
Шварц записал это в журнал.
— Доброе утро, товарищи! Московское время 9 часов. Работает «Маяк». Передаем последние известия…
— Ну, а как дела на нашем сейсмологическом фронте? Какие новости?
— Все спокойно, Герман Иванович! — задорно отрапортовал Питер и улыбнулся. — Никаких неординарных событий. Похоже, что и во время вашего дежурства будет полный штиль, — звучал его раскатистый уверенный голос.
— Ну и отлично. Значит, «на Западном фронте без перемен». Совсем как у Ремарка. Правда, у Ремарка сказано иначе. По-немецки его роман называется «Im Westen nichts Neues», что переводится как «На Западе без перемен».
— О, вы так хорошо знаете немецкий?
— Нет. Только на бытовом уровне, — уклончиво ответил Шварц, давая понять, что не намерен поддерживать беседу в этом направлении.
— Но у вас и фамилия немецкая: Шварц…
— Ну и что? Это ничего не значит, — ответил ему Герман резче, чем обычно и перевел разговор на другую тему. — Начальство звонило? Интересовалось?
— Нет. Не звонило.
— И это хорошо. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»…
Наступила пауза. Но Питер сегодня явно не настроен был молчать:
— Скажите, Герман Иванович, а вы были когда-нибудь в эпицентре землетрясения?
— В эпицентрах бывал, и не раз. Но, правда, не во время землетрясений, а после них. Был в Ташкенте в 1966-м году, где
