это было так. И эти счастливые минуты останутся в их памяти на всю жизнь.
Их доставили на квартиру.
— Мариана, а ты ведь поседела, — удивленно воскликнул Анатолий, разглядывая ее.
— Да, дорогой Курц, седая в двадцать два года, — сказала девушка с огорчением, увидев свое отражение в зеркале.
— Во-первых, я уже не Курц, а Анатолий Алексеевич Бабушкин. Прошу любить и жаловать, — засмеялся Анатолий. — А во-вторых, не огорчайся из-за седины. Она ничуть не портит тебя. Главное, что голова на плечах осталась. А о женихе мы уж побеспокоимся. Такого молодца найдем, что залюбуешься…
— И охота тебе болтать, — сердито отмахнулась Мариана, а в душе радовалась за товарища, с которым прошла такой тяжелый путь.
Она задумалась:
— Подумать только, — не могла успокоиться она, — что вчера наша жизнь висела на тонюсеньком волоске, а сегодня я смотрюсь в зеркало и огорчаюсь из-за пряди седых волос.
— Это и понятно. Умирающий думает о жизни, а счастливый — о красоте, — сказал Анатолий.
— Да. Ты счастлив. У тебя есть к кому поехать. А мои родные еще там, где пока свирепствуют гитлеровцы.
— Мариана! Поедем со мной в отпуск, а? — предложил неожиданно Анатолий, — отдохнем в домашних условиях, забудешься немного.
— Куда? — удивилась девушка.
— Как куда? Ко мне, на Урал. К Сашеньке, к Томочке. Мне обещали небольшой отпуск.
— Спасибо, Анатолий. С удовольствием бы, только не могу я отдыхать и веселиться, пока мои родные томятся в фашистской неволе. А вдруг не сегодня-завтра освободят Молдавию, и я будут так далеко…
В дверь постучались, в комнату вошел комендант.
— Вот вам почта, — сказал он, обращаясь к Мариане. — А для вас, товарищ военврач, в машине рюкзак с продуктами. Вечером отвезу вас на вокзал. Будьте готовы. Отпуск оформлен на две недели.
Пока Анатолий разговаривал с комендантом, Мариана вертела в руках конверт, разглядывая его.
— Не пойму, откуда мне письмо может быть, — удивилась она вслух. — Почерк незнакомый. Не от шурина, не от Романа.
— И как ты можешь так медлить? — сказал Анатолий и выхватил у нее письмо из рук.
У них не было секретов друг от друга. За время пребывания во вражеском тылу они сроднились, как брат и сестра.
— А может, это любовное, и я зря старался о женихе? — пошутил Анатолий и вернул письмо Мариане.
«Дорогой, малознакомый друг! Бесстрашная сестрица…» — прочла вслух Мариана и недоуменно пожала плечами.
— Ничего не пойму, — сказала она, — какое-то загадочное письмо.
— Читай, читай дальше, — сказал Анатолий.
«…Разыскиваю тебя все эти годы и пока не найду, не успокоюсь. Тебе я обязан жизнью и тебе хочу ее отдать».
— Здорово! А ну-ка, ну-ка. Я, кажется, угадал, — вскричал Анатолий. — Кто же это?
— Сама не знаю. Подписан какой-то Валерий Усков, гвардии майор.
Читая дальше, Мариана вдруг вспомнила все. Писал тот раненый, которому она оказала первую помощь еще тогда, в 1941 году.
…Это случилось в самом начале войны, в день ее первого боевого крещения, во время переправы. Воды Днестра вздыбились под вражеской бомбежкой, словно хотели стать преградой на пути оккупантов, топтавших молдавскую землю.
Фашисты бомбили все живое и мертвое. Трудно было разобраться, где кончается фронт и где начинается тыл. По дорогам взад и вперед сновали машины с боеприпасами, с зенитками. В открытых кузовах, плотно прижавшись друг к другу, стояли красноармейцы. Они пели песни, и в их голосах звучал призыв к борьбе с ненавистным врагом. А по обочинам большой дороги тянулись вереницы подвод, за которыми шли усталые, запыленные женщины. На возах поверх свертков и узлов сидели дети и старики. Все они устремлялись на восток.
На обоих берегах реки в ожидании переправы скапливалось множество людей. Каждый старался подойти вплотную к барже, чтобы быстрее переправиться на ту сторону. На переправу то и дело налетали самолеты. Они сбрасывали свой смертоносный груз и улетали, оставляя на земле убитых, раненых, лужи человеческой крови…
Во время очередной бомбежки Мариана не успела укрыться и осталась в кузове машины, прижавшись к борту. Крик «Помогите!», раздавшийся где-то рядом, заставил девушку оторваться от борта и спрыгнуть. На земле лежал раненый. Мариана склонилась над ним, пытаясь расстегнуть ворот гимнастерки. Над головой опять раздался пронзительный вой. Казалось, самолет падает прямо на них. Девушка собой прикрыла раненого.
Отовсюду неслись крики, стоны… Когда самолет улетел, Мариана приподнялась и увидела лужу крови.
— Куда вас ранило?
Лежащий одними глазами указал на правую сторону груди. В лице его не осталось ни кровинки. Руки беспомощно дрожали. Девушка попыталась снять с него гимнастерку. Раненый, заскрежетав зубами, прохрипел:
— Не трожь, сестрица. Все равно конец мне…
— Не говорите глупостей, — строго прикрикнула Мариана. — До смерти далеко, не спеши, браток.
Разрезав рубаху раненого, Мариана увидела, что рана была серьезной.
Что же делать? Она не подготовлена к такой операции. Но не бросать же товарища в таком состоянии.
«Сделаю все возможное и невозможное!» — решила она. Желание спасти человека придало девушке смелость, силу. Она осторожно повернула раненого, уложила на спину. Узкий бинт, что был в сумке, не годился для такой цели. Сорвав с головы кусок марли, заменявший платок, Мариана затампонировала рану и сделала перевязку.
— Лежите тихонько и не двигайтесь, пока я не вернусь, — приказала она раненому, а сама побежала разыскивать санитарную машину. Но в такой суматохе нелегко было найти то, что ищешь. Ни одной санитарной машины вблизи не оказалось. Заметив человека в белом халате, девушка закричала:
— Доктор, доктор! Там тяжело раненный лежит, прошу, окажите помощь…
— Я не доктор, а санитар, сестрица, — ответил человек, поднимая с земли другого раненого. — А доктора ищи вон там. — И он указал на наклонившуюся набок машину с красным крестом.
Девушка побежала туда, но в машине оказался только шофер. Он неподвижно сидел за рулем. Мариана схватила его за рукав, начала трясти. Рука безжизненно упала.
— Господи, да он убит! — в страхе крикнула девушка. Оплакивать мертвого однополчанина не оставалось времени. Надо было спасать жизнь еще живому.
Заметив большую санитарную сумку, какие имеются только в боевых санитарных машинах, девушка, не задумываясь, схватила ее и побежала обратно. Но не успела добежать до своей машины, около которой лежал ее «пациент», как из-за туч снова вынырнул «месер». Снова посыпались бомбы. Что-то ударило Мариану, тряхнуло и бросило оземь. Когда она открыла глаза и попыталась подняться, левая рука не слушалась. Противная тошнота подступила к горлу, и девушка от острой боли лишилась сознания. Когда Мариана очнулась, первая мысль ее была о раненом.
«Умер, наверное, бедняга, не дождавшись меня», — подумала она. С трудом открыв сумку, она достала нашатырный спирт, и, открыв
