выход – через шкаф, – сказала Кэти. Так странно было это говорить, но так уместно это прозвучало здесь, в этом доме. Лиза прищурилась, ее губы сложились в шальную усмешку, огненная челка прилипла к поту и запекшейся крови на лбу.
– Он уже мертв или присоединился к своей семье. Твоя прославленная литературная героическая фигура – чушь собачья. Он не паладин верхом на белом коне, Кэтлин, – он не вернется за нами.
– Вернется, если только сможет.
– Чушь собачья. Видела ту девку? Он нашел свою любовь, а она тоже мертва. Думаю, он и ее убил – давным-давно.
– Нет.
– Да. И к черту все это дерьмо. Нас не спасут.
– Это не так, – сказала мать Джейкоба, дама с тающим лицом, с трудом говорящая из-за изуродованных губ. Она вышла из теней, будто всегда была их частью, просачиваясь прядь за прядью, формируя свое незавершенное бытие. – Вам придется поторопиться, если вы хотите выбраться отсюда. Мои дети – сумасшедшие… но скоро вернется Айзек, и тогда все станет гораздо, гораздо хуже.
Кэти могла вообразить многое.
Еще до того, как вспомнилось, что у нее в прошлом были случаи безумия и убийства, она знала, что есть и другие вопросы, требующие рассмотрения.
Когда ей было тринадцать, ей приснилось, будто она идет домой из средней школы с Джеффом Риммером, мальчиком из соседнего класса, который ей очень нравился. Джефф про это знал и частенько ее щипал и бил, так вот выказывая ответное расположение. За один особо сильный щипок под грудью она проткнула ему карандашом палец, и папа, помнится, сильно ругался из-за того, что ему придется оплачивать чужой медицинский счет. Итак, в том сне Джеффри был довольно-таки милым малым, но в какой-то момент его жестокая натура все равно пролезла наружу, и, зачерпнув словно бы из воздуха горсть горячих углей, он швырнул их ей в лицо, крикнув каким-то совершенно чужим голосом:
– Печь разогревается!
Впечатление от кошмара не спадало еще несколько дней, но через неделю его все-таки вытеснили другие, более яркие впечатления. Но в какой-то момент Джеффри пропал из школы на три дня и даже на важной контрольной по естественным наукам не объявился (что грозило окончательно испортить его и без того плохие оценки). Кто-то упомянул его имя раз, другой, третий… К обеду Джеффри стал сущей притчей во языцех, и тогда Кэти, набравшись духу, подошла к Вонючке Гарольду Палаццо, лучшему другу Риммера, и прямо спросила, что случилось. Гарольд в ответ уставился на нее с такой осязаемой злобой, что Кэти испугалась, не выбьет ли он ей, часом, зубы.
– Ты что, не в курсе? – задал он вопрос, на который невозможно было ответить иначе, кроме как упереть кулаки в бока и ошеломленно ухмыльнуться, что, по ее признанию, было совсем не похоже на ответ. Нет, она ничего не знала. Она вцепилась в руку Гарольда, чуя, как страх выворачивает ей желудок наизнанку, и тот отпихнул ее с силой, закричав до того громко, что другие дети бросились оттаскивать его от Кэти, покуда он не набедокурил. Его глаза буквально закатывались от злости.
– Он умер! – выкрикнул Гарольд, и тут Кэти поняла: о, о, да, я действительно что-то знаю, вот только понятия не имею откуда. – Дом его семьи дотла сгорел. Об этом и в новостях сказали, и в газете. Директор три дня назад объявление давал! – Кричащие дети подозвали двух учителей, чтобы те помогли Гарольду не свернуть Кэти шею. – Была месса, уйма народу пришла – там даже твои предки были, как ты можешь не знать?
Даже когда учителя вели Гарольда из столовой под руки, он дергался, вырывался и изо всех сил пытался добраться до нее. Вослед ей, по всему коридору летел его яростный вопль:
– Да как ты можешь НЕ ЗНАТЬ?!
Кэти и сама не понимала, как она могла не знать (а ведь откуда-то все ж – знала). Однако после того рокового дня, проведенного у бабушки, она заподозрила что-то в себе. Кто знает, вдруг это она сделала так, чтобы дом Джеффри сгорел, разозлившись из-за того, что он не пригласил ее в кино? Много лет спустя она больше не вспоминала ни об этом сне, ни о Джеффри Риммере, пока чтение «Исчезнувшего» не вернуло ей все это одним быстрым и почти любовным ударом по лицу – главой, где ребенок рано уходит из школы, идет домой и засовывает голову в духовку, не понимая, что отравиться газом без должной герметизации не выйдет, а вот поджарить себе лицо – запросто. Начинается пожар, и дом сгорает дотла, убивая и остальных членов его семьи. К тому времени кокаин уже довел ее до предела, она нервничала, ожидая возвращения Тима домой, и книга только усилила ее нервозность. Она не только усугубила ее иррациональные мысли, но и придала им некоторую стройность, дала новый толчок, подкачала и смазала, как скрипучий велик. Кем надо быть, чтобы писать вот так – брать какую-то крупицу ее собственного кошмара, раздувать в давно погасшем угле огонь и швырять его ей в лицо? Она перевернула книгу, которую держала в руках, в поисках фотографии автора на обратной стороне обложки, но ничего не нашла.
Но вскоре, изучая вопрос, она узнала больше об умершей семье Джейкоба – и поняла их неявную связь.
Инвалидное кресло заскреблось в дверь. Кэти бросилась вперед, уже не так боясь матери Джейкоба, которая быстро растворилась в тени.
– Подожди! Помоги нам!..
Раздался очередной сухой смешок Лизы, уверенной, что никто другой, и особенно – женщина, которой отрубили голову десять лет назад, не сможет им сейчас помочь.
– Заходи, Джо, – сказала она достаточно громко, чтобы ее было слышно в коридоре. – Ты застрял здесь не просто так, не так ли? В доме за лесом, ты, грязноштанник. Уверен, что твой отец не приволок тебя на этот остров по весьма конкретной причине – например, потому что знал, что ты из тех долбанутых психов, которым самое место в коррекционной школе, а? Ладно, тебя понять можно – тебе бы никто, кроме сестры, не дал, – но эта твоя Рейчел тоже та еще штучка. И как, нормально ей было, когда ты запускал ей руку в трусы? Или она сама подставлялась? Что ты с ней сделал, Джо? А со своим младшим братом? Что вы с сестрой сделали с ним там, в грязи?
Она знала, что они где-то там, в коридоре, жаждут плоти.
– Скоро он до вас доберется, ублюдки.
А может, и не скоро – ведь мертвая женщина болезненного вида утащила его
