тоже лишним не будет, вот только почему-то Тимур об этом даже не думает.
— А сама позаботиться о своем муже не хочешь?
Не совсем понимая, на что он намекает, я предположила.
— Мне с тобой поехать?
— А к себе ты не пустишь?
Нутро подсказывало, что Тимур снова продолжает давить, но по каким-то причинам мне даже не хотелось сопротивляться. Просто было несколько неловко пускать его к себе в маленькую квартирку, в которой он явно будет чувствовать себя не в своей тарелке. Да и разве я смогу лучше врача о нем позаботиться?
Еще и не прибрано. Стыд окатил щеки.
— Я же не одна живу. Алине будет неудобно.
Попытка отвертеться вызвала у него тихую усмешку. Горящие глаза смотрели исподлобья и будто испытывали на прочность.
— Я знаю, что ее сегодня нет.
На локте сомкнулись теплые руки и потянули к подъезду. Я послушно засеменила следом, переваривая последнюю фразу, брошенную с нарочитой небрежностью. Он прав, Алина уехала на день и вернется только завтра утром, у ее подруги девичник, и они сняли загородный дом. Но как Раевский узнал об этом?
Войдя в прихожую и поспешив накинуть длинную кофту, чтобы немного согреться и спрятать выставленные напоказ ноги, я решилась.
— А как ты вообще тут оказался?
— Допрос с порога начинаешь?
Он явно что-то не договаривал, но предпочитал отмалчиваться или ставить меня в тупик. Снял дорогие, лакированные туфли, потянулся к запонкам и пуговкам на рубашке, не отпуская моего взгляда. Оттянул воротник, хотя из нас обоих явно мне не хватало воздуха, и в тишине расстегнул несколько пуговиц.
— Ты что делаешь?
— Раздеваюсь, — он и правда не видел смысла в моем вопросе. — Иначе как ты меня осмотришь и вылечишь?
— Если что-то серьезное, то езжай в больницу. Я могу только ссадины обработать.
Скользнула в ванную, где у нас лежала аптечка, и достала антисептик вместе с пластырем. Брызнула холодной водой, остужая щеки, и, медленно выдохнув, вернулась к нему.
— Давай пройдем на кухню. Там удобнее.
Под испытующим взглядом сидеть так близко к нему и с безразличным видом обрабатывать лицо оказалось настоящей пыткой. Я чувствовала себя словно в разгар грозы и не знала, в какой момент молния разрежет небо и заставит подскочить с места.
Обработав ссадину на лбу и немного рассеченную бровь, мазнула глазами по груди. След, оставленный от ремня безопасности, уже бледнел, его дыхание было тихим и спокойным. Так и не скажешь, что в аварии побывал. Я бы на его месте точно всю округу на уши подняла.
Провела ладонью по шее, спустилась вниз, ближе к животу, пальцами прощупывая стальные мышцы и невольно снова начиная краснеть.
— Не больно? — дернула рукой еще ниже. — А здесь?
— Больно, — охрипший голос коснулся слуха. Ладонью он перехватил запястье и немного отвел мои руки в сторону. — Мир, ты понимаешь, что делаешь?
— Лечу тебя.
— Что же это за лечение, от которого только хуже становится, м? — выдохнул он, и по моей коже прошлась легкая дрожь. — Если не прекратишь, продолжение прошлой ночи я тебе гарантирую.
Ладони ошпарили кожу, и я тут же подскочила, изо всех сил борясь с диким смущением.
— Ты всем докторам такое гарантируешь? — парировала в ответ, пряча за усмешкой свои настоящие эмоции. — Вижу, ты совсем здоров.
Чтобы отвлечься, включила плиту и поставила чайник. Тиканье настенных часов било по барабанным перепонкам. Молчание затянулось.
— Лена о тебе спрашивает. Обжорке тоже скучно, когда рядом никого нет.
— Тимур, мы ведь об этом уже говорили.
Спокойствие треснуло. Повернуться к нему лицом я не осмелилась.
— Говорила ты, а я лишь слушал. Так, может, теперь и ты меня послушаешь? — отодвигаемый стул скрипнул. Крепкая грудь прижалась к спине, ладони обвили талию, а носа коснулся тяжелый запах мужских духов. — Я не собираюсь сдаваться. В конце концов, я не просто так тянул с браком и наконец-то после встречи с тобой всерьез задумался о нем. Понимаешь, Мира? Не отпущу. Возвращайся домой.
— Я дома.
— Ладно. Тогда возвращайся ко мне.
16
От внезапного откровения обстановка накалилась, напоминая натянутую струну гитары, которая вот-вот отскочит и раздаст неприятный звук от грубого прикосновения пальцев. По моей спине прошла дрожь, а сердце отчаянно забилось, предательски выдавая реакцию, вызванную его словами.
— Вот так просто? — я усмехнулась.
Повернулась к нему лицом и заглянула в глаза цвета пепла. Тимур смотрел с удивлением. Казалось, он реально не понимал, почему его предложение звучит так абсурдно.
— Можно же начать сначала, — прошептал. В хриплом голосе что-то надломилось. — Не могу тебя потерять.
Опять не те слова.
Чувство уязвимости и боль, по капелькам собиравшаяся в уголках глаз, вынудили опустить голову. От легкого касания ладони, стирающей едва мелькающие слезы, я вздрогнула и стиснула зубы, боясь ненароком сказать совсем не то, чего требует ситуация.
— Ты меня никогда и не имел, чтобы терять.
Столько лжи, обернутой в красивый фантик. Если его развернуть, будет ли внутри что-то хорошее?
На языке только горечь.
— Знаешь, как двусмысленно это звучит? — он хмыкнул. Попытался разрядить обстановку, но облажался.
Теплота рук исчезла. Легкий ветерок из приоткрытого окна забрался в волосы и, словно играючи, откинул несколько прядей. Завибрировал телефон.
Я отвлеклась и сделала несколько шагов в сторону, чтобы посмотреть на экран. Короткое сообщение от Алины. Сомкнутые веки и мгновенное осознание.
Как же не вовремя.
— Что-то случилось? — Раевский выглянул из-за плеча.
Лишь чудом я успела заблокировать сотовый и, смахнув новые сообщения, неловко прокашлялась.
— Тебе надо идти. Еще не слишком поздно, так что такси быстро подъедет.
— Почему? — его лицо перекосило от злости.
— Что почему?
На метро он явно не поедет. Я даже не уверена, что он умеет им пользоваться.
— Почему ты делаешь вид, что тебе плевать?
Наклонив голову, оперся о кухонный стол и сжал руки. В его позе не было ни капли спокойствия, и все же он выглядел расслабленным. Будто уже получил ответы на все свои вопросы.
— А почему должно быть по-другому? — я резко вскинула подбородок.
Обида, которую я днями и ночами подавляла, так и рвалась наружу. Она нанизывала другие чувства и от одного касания Раевского вспыхивала ярче звезд, рассыпанных по небу. Пробуждала в памяти такую боль, которую я хотела навсегда запереть внутри себя. Даже если бы постаралась, не смогла бы изобразить безразличие, поэтому я просто молчала, надеясь, что он уйдет.
Проклинала себя за бесхребетность, за любовь, слишком слепую, чтобы к ней прислушаться. Гасила всё, что толкало к нему в руки, тянулась к сердцу, обливающемуся кровью. И вспоминала ложь, поданную в выгодном свете.
От
