машин, что движение на улицах останавливалось. После похорон Хохрякова на поминки в квартиру вернулись только родственники, которых набралось-таки человек десять, и самые близкие друзья. Одним было некогда, другие косились на родственников — Хохряков умер какой-то странной, загадочной смертью, видимо, без помощи, неухоженный, голодный...
* * *
В тот же день в разных ресторанах города сидели за столиками тихие и серьезные компании мужчин и степенно, негромко пили водку. За одним таким столиком можно было узнать Красавина с Алабуховым и еще несколькими приятелями и услыхать такой разговор:
— Ну что, вздрогнули? Пусть земля ему будет пухом...
— А, дело, прошлое, неплохой был мужик. Умел и выпить, и повеселиться…
— Теперь таких и не найдешь. Вымирают, как мамонты.
— Да, жидкий народ пошел. С мелкой меркой, с умом, с расчетом.
— Говорят, свихнулся под конец? А какой крепкий был!
— Да вот навалилось все сразу. Сняли, дело завели. Психика — она, брат, инструмент тонкий. Не выдержала.
— Вот она, ребята, ваша планида строителя. Не знаешь, когда и как...
* * *
Из оставшихся вещей Хохрякова дочь забрала только телевизор, холодильник и бумаги. Они с мужем не нашли среди них ни денег, ни денежных документов, ни завещания и пожали плечами: «Странно. У него же были какие-то сбережения». Дочь вообще не желала об этом думать — не до этого ей было, муж несколько дней думал, но так и не смог ничего придумать.
Квартиру Хохрякова жилищная контора отдала по ордеру семье молодоженов, и те выбросили на свалку весь оставшийся хлам, в том числе и диван с запрятанной в нем сберкнижкой.
ВАЛЯ-ВАЛЕНТИНА
Рассказ
Несколько дней назад проводили мы на пенсию Григория Семеновича. Управляющий и председатель месткома сказали речи, перечислили его заслуги, подарили ему транзистор «Спидолу», всплакнул наш Григорий Семенович и пошел на заслуженный отдых. Я еще подумал: как просто все бывает. А вместо него — никогда бы не подумал, считал почему-то, что пригласят со стороны, — будет теперь начальником планового отдела Валентина Андревна. Да-да. Ушам своим не поверил. Хотя, если объективно, что тут особенного — женщина она представительная, уверенная в себе. Не знаю, конечно, как насчет экономических знаний — она всего года четыре как экономический институт закончила, да и то заочный, а мы знаем, какие знания заочная учеба дает — плачут все от таких специалистов. Ну, правда, опыта она могла набраться, в плановом отделе работает уже семь лет, из них несколько лет сидит на арбитражных делах. С этим местом она не промахнулась — на нем быстро зубы отточишь, а она баба с расчетом, с дальним прицелом — это я давно заметил.
Я думаю, недаром Григорий Семенович ее рекомендовал — что-то там есть. Впрочем, Григорий Семенович — человек честный, личного расчета там не было. Не в счет же, что она всегда приглашала его к себе домой на всякие праздники и дни рождения. Может, это мелочь, но у нас в тресте все про всех знают. У нас как принято: если у кого день рождения, скидываемся отделом и отмечаем. Шампанского там бутылочка, винцо, бутерброды, фрукты, конфеты — в общем, а‑ля фуршет (все так говорят теперь, не знаю, что такое). А дома вечером — своя обстановка, знакомые, родственники. А Валентина, то есть Валентина Андреевна теперь, всегда во всем размах любит — приглашает весь отдел домой, и там у нее, говорят, пир горой. Этим она, конечно, свои акции в коллективе повышает. И все же ее кое-кто недолюбливает — выскочкой считают, потому что ей до всего дело есть, она в курсе всех событий — и по работе, и в личных делах, и насчет магазинов, и у кого какие нелады; она и в партбюро, и в каком-то женсовете (зачем эти женсоветы?). Такая она занятая — не знаю, как у нее только дома дети воспитываются? Растут, поди, башибузуками. Ну да у нее муж, говорят, за бабу. Правда, нельзя сказать, что о семье она не думает. Смотришь, в конце дня идут наши женщины домой и полные сумки провизии тянут — успевают в обеденный перерыв все окрестные магазины обчистить: Так Валентина не только не отстает, а еще и больше всех волочит. Ну да у нее знакомства — и тут ее эти арбитражные дела выручают — всегда у нее всякий дефицит есть, еще и весь отдел этим дефицитом обеспечивает. И все равно ее кое-кто недолюбливает, я не себя имею в виду — женщин. Ну да женщины — у них всегда все с вывертами. Не знаю, как она будет с ними работать? Но она, я думаю, всех их там на место поставит, а кого не сможет — не постесняется и вытурить. Нет, она еще далеко пойдет.
А может, и остановится на этом, и ее ждет судьба, которой она меня когда-то попрекнула — да, вот за что ее недолюбливают еще (опять же не себя имею в виду) : у нее, как у пьяного — что на уме, то и на языке. Когда-нибудь ляпнет крупному начальству — привыкла среди нас не держать язык за зубами, а начальству-то не очень нравится, когда в глаза правду-матку режут. Так вот она мне заявляет однажды, что я, мол, уже оплешивел на своем месте, что у меня в отделе от скуки мухи мрут, что молодых, мол, затираю и вообще чуть ли не чужое место занял. Кто-то, видишь ли, от наших комсомольцев, верней, комсомолок, ей, всеобщей заступнице, на меня нажаловался. Я, правда, так и не узнал — кто. А я что? Конечно, я понимаю, что устарел. Молодые — они прыткие, быстро все секут, развитые, сообразительные, никто у них это не отнимет — они вовремя выучились, развились. Так что ж из этого выходит — нас на свалку, что ли? Я, конечно, звезд с неба не хватаю, я понимаю, что каждый человек дорастает до своего потолка, и там, на этом потолке, работает, как может. Но я дело свое всегда исполнял по «Положению», в чужие дела не совался, отношения ни с кем не портил, так что право работать начальником отдела я заслужил. Отдел мой (наше конструкторское бюро — на правах отдела) с работой справляется. Кто сказал, что я должен больше делать? Я ж интересуюсь, как идут
