все фабрики без исключения перейдут в руки всего рабочего класса, при политической диктатуре пролетариата над обществом. Фрагментарные захваты отдельных фабрик обречены на восстановление обычного производственного режима в итоге, как это неминуемо произойдет в Сестри. «Совет» словно в воду глядел – захват фабрики Ансальдо рабочими вынудил акционеров, уже давно находившихся под давлением банковского треста «Коммерчиале-Кредито Итальяно», продать наконец этому тресту контрольный пакет за триста миллионов лир. Впрочем, «Совет» в те дни читали мало и в основном в среде убежденных коммунистов, чего нельзя было сказать о «Новом порядке». Туринский печатный орган пользовался неизменным вниманием широкой и разнообразной аудитории. В частности, среди его постоянных читателей числился сам Джиованни Аньелли, владелец Итальянской автомобилестроительной фабрики Турина, уже хорошо известной всему миру как ФИАТ. Будучи прогрессивным человеком, подлинным носителем духа промышленной революции, Аньелли всегда стремился идти в ногу со временем. В начале века он посетил Детройт и Чикаго, побывал на знаменитых заводах Генри Форда, после чего первым в Италии внедрил конвейерное производство в сборочных цехах ФИАТа. Но современная эпоха, которую он любил всем сердцем, принесла не только рациональную организацию труда в Америке, но и радикальную попытку переустройства общественного порядка в Советской России. Если до Октябрьской революции Аньелли относился к социалистам снисходительно, то теперь их требования попадали в зону просчитываемых рисков крайне опасной категории. Прочитав в одном из прошлогодних номеров «Нового порядка» статью с подробным описанием желательного функционирования фабрично-заводских комитетов, хозяин ФИАТа счел такой механизм вполне приемлемым для интеграции с нуждами производства. На отдельной встрече с кадровиками и цеховым руководством он неофициально одобрил его внедрение на фабрике. Взаимодействие с профсоюзами было составной частью стратегического управления трудовыми ресурсами, и точно так же он надеялся найти общий язык с фабзавкомами, за которые столь пламенно выступал «Новый порядок». Аньелли знал, что игру необходимо вести по правилам. Мировая война вывела его концерн в тройку ведущих компаний страны, и он был признателен своим инженерам и рабочим за их творческий и созидательный труд. Но по мере развития ситуации, особенно после событий в Сестри, ему становилось ясно, что все его попытки наладить взаимовыгодный диалог с элементами, вызвавшими социалистическое брожение, оказались напрасными. «Новый порядок» счел его уступки собственным достижением и теперь открыто постулировал свою цель – отнять ФИАТ со всеми мощностями и прибылями у его основателя и отдать в руки фабричного комитета. Особенно усердствовал молодой радикал Антонио Грамши. Конфликт назрел, как готовая лопнуть водяная мозоль. Бывший офицер королевской кавалерии Аньелли был вполне способен держать удар, когда правила игры, по его мнению, злостно нарушались противной стороной. Забастовка вспыхнула из-за смехотворного, на первый взгляд, повода – рабочие хотели выходить из дома на работу засветло, хотя бы весной и летом. Дело в том, что Аньелли, как и все крупные промышленники страны, поддержал Нитти, премьер-министра Италии, когда его правительство объявило о сохранении «летнего времени» в мирных условиях. В годы войны первыми догадались отводить стрелки часов назад после весеннего равноденствия британцы.
Мера оказалась невероятно эффективной – годовой баланс отразил колоссальную экономию в статьях государственных затрат на поставки угля и выработку электроэнергии. Италия последовала этому примеру и теперь, по вполне очевидным причинам, решила эту практику сохранить и узаконить. Туринским рабочим, расхоложенным ветром перемен из Советской России и агитацией «Нового порядка», это пришлось не по нутру. Они символически перевели стрелки часов в цехах ФИАТа и объявили, что будут работать по старому времени, которое считают правильным. Речь шла даже не о повышении затрат, индексации или подачках на социальные нужды! Аньелли счел это открытым объявлением борьбы за власть над фабрикой. Как раз тогда, с прямо противоположной стороны, ФИАТ оказался под фронтальным наступлением банковского треста «Коммерчиале-Кредито Итальяно», уже переварившего наспех проглоченную компанию Ансальдо из Сестри. Первым делом Аньелли объявил через туринскую газету «Стампа», что подаст в отставку на следующий же день после того, как ФИАТ будет вынужден уступить требованиям банкиров из Милана и Генуи. Этого оказалось достаточно для того, чтобы ослабить лоббистский натиск из мира высоких финансов – у них просто не было подходящего кандидата, способного справиться с текущими задачами компании на молодом автомобилестроительном рынке. Следующим, не менее бескомпромиссным, шагом стало личное распоряжение Аньелли об увольнении самых активных старост фабричного комитета с волчьим билетом – пусть теперь попробуют устроиться по специальности в Пьемонте! Или убираются восвояси, обратно к себе в Неаполь, за океан, в Аргентину, куда угодно, лишь бы с глаз долой да подальше. В этой неравной схватке у Аньелли на руках были все козыри – пятнадцать тысяч рабочих сорока двух цехов ФИАТа кормили до шестидесяти тысяч голов городского населения. Им ли кусать хозяйскую руку по указке духовных вождей из обмороженной санкциями Москвы? Туринские рабочие ответили на увольнение старост всеобщей забастовкой, которая расползалась по северо-западной Италии подобно масляному пятну из-под танкера, зафрахтованного «Шелл», в бирюзовых водах на рейде порта Сестри Поненте. Вновь, как во времена Рисорджименто, национального освобождения Италии, из колыбели савойской династии выплескивались на всю страну революционные волны, пробуждающие дремавшее до сих пор народное сознание, засасывающие в свой стремительный водоворот инертные массы. Тринадцатого апреля на работу не вышли двести тысяч человек. На следующий день бастовали уже пятьсот тысяч. Аньелли телеграфировал в Рим. Это был один из тех редких моментов в его жизни, когда он не был уверен в правильности своих поступков и в том, нужно ли ему идти до конца. Нитти, возглавлявший одновременно кабинет министров и министерство внутренних дел, без обиняков отвечал утвердительно: да, нужно. В разгар красного двухлетия Италия нуждалась в отчаянных мерах сохранения порядка. Чтобы предотвратить повторение событий в Сестри, цеховые территории постепенно занимали наряды королевской гвардии, у фабричных ворот были расставлены посты с пулеметами за укреплениями из мешков с песком. Впрочем, войск, направленных главой правительства в мятежный Турин, не хватало – железнодорожники Тосканы, Лигурии, Эмилии-Романьи блокировали магистральные пути. Скручивая самокрутки в битком набитых вагонах, солдаты громко потешались, глядя, как капралы потеют, отдуваются и богохульствуют, лично срывая растянутые над рельсами красные транспаранты с аршинными белыми буквами лозунгов «Да здравствуют металлурги Турина!», «Вся власть рабочим советам!». Поэтому план Нитти взять мятежные предприятия и рабочие кварталы Турина в плотное кольцо осады с использованием артиллерийских расчетов, вооруженных гаубицами, удался не полностью. Столь нервная реакция премьер-министра вполне объяснима – тревожные сигналы поступали не только от Аньелли. Еще в марте крупнейшие промышленники Италии, входившие во Всеобщую конфедерацию итальянской промышленности, провели специальный семинар-совещание в Милане, посвященный теме фабзавкомов. Собрание открыл
