скандале. Понимаешь, о ком я. Такой высокий, гибкий и стройный, настоящий красавец.
— У меня нет телевизора. Чем он занимался?
— Журналистикой, брал у всех интервью, чертовски знаменитый, ты наверняка его знаешь.
— Роланд Селзер, что ли?
— Точно. Пресловутые интервью Селзера. Человека, которого все ненавидели.
— Листер встречался с Селзером?
— Подозрительно, не правда ли?
Стрейндж промолчал.
— Кого еще навещал Листер?
Мэттьюз задумался.
— Ах, да. Известного тебе Фентона, члена парламента, левого лейбориста, разделяющего политическую линию газеты «Трибюн». Он имел с ним долгий разговор.
— Вы прослушивали?
— Нет. Я же говорил, что операция была организована на низком уровне.
— Все это мне вовсе не кажется особенно подозрительным.
— Эх, Фрэнк! Фентон давно уже отправлен на свалку.
Стрейндж отметил, что Мэттьюз, как и любой другой, верит в то, что тут не обошлось без «руки Москвы».
Это почему-то вызвало в нем раздражение, но он подавил его и спокойно спросил:
— Что еще натворил Листер?
— Имен не помню, но он посетил профсоюзных деятелей левого толка, дельцов с сомнительной репутацией из «Импорт-экспорта», торговца оружием в Бирмингеме, пару проштрафившихся консультантов по компьютерам. Боже мой! Он даже сунулся в советскую постоянную торговую миссию. А когда не якшался с леваками, на каждого из которых в управлении заведено досье, то ублажал дома жену.
— Счастливый брак?
— Вряд ли. Был еще третий, кто помогал ему в постели.
— А что произошло ночью перед его смертью?
Набив табаком трубку, Мэттьюз поднес к ней огонь и повертел в руках спички. Он говорил, не разжимая зубов.
— Действия Листера сбивают с толку. Ночью он вернулся в Челтнем. Мы были убеждены, что зацепим его утром. Тогда и узнали, что он покончил с собой в Уайтхолле.
— Думаешь, самоубийство?
— Уверен, Фрэнк. — Мэттьюз глубоко затянулся. — Вообще-то мне на все наплевать. Не думаю, что здесь были какие-то скрытые пружины. Для самоубийства у него имелось множество причин, хотя с другой стороны, он водился с людьми, которые, будь им на руку, избавились бы от него. Может, обнаружилось, что он запутался.
— Как ты думаешь, чего они добивались?
— Не морочь себе голову, Фрэнк. Листер имел доступ ко всем банкам информационных данных. Разве не понятно, чего от него добивались?
— Понятно, — сказал с сомнением Стрейндж, — но тогда почему Дейнджерфилд не реорганизовывает управление теперь, после моего ухода?
— Ты же не знаешь. Может, и перестраивает. Дейнджерфилд хитер. — Мэттьюз поставил кружку на стол. — Прости, Фрэнк, но корабль тонул, когда ты был на капитанском мостике, и тебе придется нести наказание. Это жестокое старое правило. Но надеюсь, ты переживешь и получишь удовольствие от преждевременной отставки. Пенсию у тебя не отнимут. Я бы все отдал, лишь бы оказаться на твоем месте.
Молчание огромного дома как бы подтверждало изрекаемые Мэттьюзом формулы здравого смысла. Полковник запустил пальцы в волосы, откидывая их назад.
— Пойду взгляну на Барбару. Наливай себе пива. За такую цену — десять пенсов пинта — поди найди другое.
Стрейндж пододвинул к себе высокую пивную кружку и налил ее до краев. Мэттьюзу, подумал он, вряд ли было трудно установить, что поведение Листера доказывало его лояльность. Но если человек заранее во всем уверен, тем более что доказательств нет… Давенпорт, к примеру, не согласился бы с Мэттьюзом, хотя Давенпорт в курсе всех дел. В самоуверенных ответах полковника содержалось нечто, раздражающее Стрейнджа. Он и забыл, насколько консервативны эти военные.
На сей раз Мэттьюз вернулся с улыбкой.
— Спит спокойно, — сообщил он. — Утром, надеюсь, будет лучше. Очень она расстроилась, что тебя не увидит.
Стрейндж передвинул кружку по столу как шахматную фигуру.
— Еще одна просьба, — произнес он, — сохрани нашу беседу в тайне, ладно?
— Кому это интересно? — удивился Мэттьюз.
— Тебя могут спросить.
— Кто?
— Хейтер.
— Почему? — всполошился хозяин. — Разве за тобой следят?
— Ты попал в точку, — спокойно подтвердил Стрейндж.
— Боже мой, Фрэнк, а я и понятия не имел! Ты немедленно должен уйти. Может получиться нескладно.
— Конечно, может. — Холодно и оценивающе Стрейндж посмотрел на Мэттьюза. — Извини, Барнаби. Я приехал в Олдершот потому, что думал: вот человек с государственной службы, который ни во что не ставит устаревшие предрассудки.
— Спасибо большое.
— А вместо этого передо мной человек, которым, как и другими, владеют нелепые предубеждения.
— О чем ты, черт возьми? — уставился Мэттьюз на гостя.
— Да все о том же: был бы тем, кем я тебя считал, то плюнул бы на то, что тебя будут допрашивать, если бы верил, что я действую в защиту интересов страны. В конце концов, именно за их защиту тебе и платят деньги.
— Думаешь, я утратил чутье?
— Дело не в этом. Скорей просто умываешь руки.
— Как ты смеешь!
«Даже в гневе, как и во всем остальном, — подумал Стрейндж, — Мэттьюз не отличается оригинальностью».
— Позволь перед уходом объяснить, что именно я имею в виду. Вы настолько загипнотизированы мнимой угрозой, о которой каждый вечер твердите в клубе, что не видите, что у вас самих творится под боком. А стоит кому-нибудь вроде Листера появиться и ткнуть вас носом в настоящую угрозу, как вы отказываетесь ему верить. Частично я виню себя. Наша встреча и беседа помогли мне лучше понять, почему Листер потерпел неудачу.
— О чем ты там толкуешь?
— Да все о том же. С какой стати Куперу, Эллисону и Листеру подчиняться приказам из-за «железного занавеса»? — Стрейндж говорил твердо. — Угроза извне, в которую я, ты, да и любой в Уайтхолле были приучены верить, чтобы удержаться в своих административных креслах, гораздо менее реальна, чем враги, которых мы вскармливаем здесь, сами. Если позволишь, я приведу тебе пример стереотипа исторического мышления. Мы, бывало, тешились такими несуразностями вместе. Ты, я и тысячи нам подобных верят, что на нас нападут красные. А раз так — мы и будем ждать нападения извне, несмотря на то, что на самом деле враги действуют среди нас. Знаешь, Барнаби, мы — сборище прирожденных шовинистов.
Апелляция к старой дружбе слегка растрогала Мэттьюза.
— Я всегда знал, Стрейндж, что ты патриот.
— Надеюсь, да. Но не тогда, когда под предлогом защиты родины такие, как ты и Хейтер, идут на все, лишь бы скрыть истинное положение дел. Ты предпочитаешь спасти свою шкуру, нежели разобраться в существе дела. И будешь драться с несуществующими врагами просто, чтобы доказать, что ты в состоянии еще драться. Этим отчасти и объясняется твоя слежка за Листером…
— Извини, Стрейндж, но мне приказали.
— Конечно, приказали. Из-за Листера и заварилась вся каша, но никому до этого нет дела, а меньше всех — тебе и Хейтеру. Листер — угроза начальству, которому вы угождаете
